Бухарские палачи - [9]
— «Я сам до гробовой доски и дети мои до конца дней своих будем служить баю...», если Ашура вынудили дать такой документ, тогда все ясно и понятно, — произнес Рузи-Помешанный.
— Хорошо, а как же ты, Хайдарча, вышел сухим из воды? — спросил Хамра-Силач.
— Погоди, — ответил тот, — всему свой черед. Дедушка миршаб привлек по этому делу еще нескольких парней из нашего тумана; продержав их под стражей ночку-другую, выпустил, сами понимаете, за солидный выкуп... Как я вам уже говорил, новости эти выложил мне дружок. Весь день я прятался, а ночью, когда мир, словно суд эмира, черен и темен, и когда невозможно отличить вора от честного человека, я пробрался к дедушке миршабу.
Дедушка миршаб вскочил от радости, обнял облобызал меня; одним словом, встретил так, как степняки-киргизы встречают паломника, совершившего хадж в Мекку.
— Добро пожаловать, сынок, — он усадил меня рядышком, пододвинул ко мне поближе блюдо с пловом, который был оставлен на случай, если неожиданно объявится гость, распорядился о чае и заговорил:
— Ты умело обделал дельце, сынок. Слава аллаху, и мне перепало столько, что я и не ожидал. Да-а! Ведь владелец коня узнал тебя. «Схватите Хайдарчу, — шумел он, — пропажа найдется». Хвала тебе — не попался. А не то я вынужден был бы «послать тебе приглашение» в мой миршабский дом... Увидят тебя здесь, не миновать скандала. Скройся на время.
— Ладно, смоюсь куда-нибудь, — пообещал я.
Наевшись плова и напившись чая, я стал прощаться. Миршаб отвалил мне тысячу тенег. И я отправился в Бухару, где проболтался месяц-другой в медресе Кукельташ....
Снова возвратились арбы принять свой мертвый груз. На этот раз Хамра-Силач поднялся и вместе с другими впрягся в работу: после разговоров и рассказа Хайдарчи у него заметно отлегло от сердца.
— Братец Хамра, накладывайте на арбу не больше трех, попросил кто-то из арбакешей. — А то наваливали по пять, лошади и выдохлись. Если и сейчас станете валить нам постольку же, они не выдержат и падут на полпути.
— По-твоему, мы тут любуйся звездами до утра из-за этих тварей? Видите ли, они притомились! А нам ни сна не положено, ни покоя? — рассердился Хамра-Силач.
— Помалу будете грузить — обернемся быстро, помногу — ни за что не ручаюсь, может, и вовсе обратно не дотянем, — настаивал арбакеш.
Хамра-Силач разразился длинной тирадой: — Здесь их еще полтораста. Если грузить на арбу по пяти, мы покончим с делом за шесть концов. Тогда и вы свободны и мы. Если же тянуть волынку, придется вам с десяток раз мотаться туда-сюда. Наступит рассвет, солнце взойдет и опять завертится кутерьма. Как, по-вашему, сможем мы работать, не отдохнувши? Если не мы — кто разделается с толпами, согнанными сюда на убой? Может, твоя мамаша?
— Да поймите вы, лошади устали, они не выдержат, — зашумели разом возчики, — мы не будем...
— А ну, хватайте этих незаконнорожденных! — скомандовал Хамра-Силач палачам, — вяжите их. Пусть прибавится еще пяток трупов, сами же мы их потом и вывезем...
Палачи молниеносно набросились на арбакешей — прислужников смерти, повалили их наземь, накинули на шеи петли.
Увидев такое, они тут же смирились: — Поступайте, как знаете, — запричитали они наперебой. — Если лошади падут, эмир распорядится выдать других...
Арбы укатили. Настроение Хамра-Силача было испорчено, и он принялся поносить эмира.
— Братец Хамра, не берите греха на душу, произнесите-ка «помилуй бог!» Не оскорбляйте его величества. Он не виноват; все беды — от мулл, а они опираются на шариат, — попытался умерить пыл Хамра-Силача Кодир-Козел.
— «Его величество, его величество»! — с издевкой повторил Хамра-Силач. — А знаешь, чего стоит твой «его величество»? Твой эмир, о котором ты так печешься, — развратник, мерзавец, грабитель, взяточник и злодей! А ты за него вступаешься, обеляешь!
— И не он один! Чиновники, придворные-лизоблюды, его семейка, эти муллы; ты говорил, что они опираются на шариат, — все они душители, кровопийцы, подлецы. Кто они такие — ты у меня спроси.
— Клянусь, твоя правда! — поддержал его Курбан-Безумец.
А Хамра-Силач уже не мог остановиться:
— Главная забота и обязанность этих эмирских прихвостней в чем? Поставлять его величеству красивых юношей и девушек; они даже кровных своих детей не щадят, их тоже преподносят эмиру. Наравне с награбленным у простого народа имуществом.
— А главная обязанность хозяев шариата благословлять эти беззакония, основываясь, конечно, на законах шариата, — добавил Рузи-Помешанный.
— Излюбленное же, основное занятие эмира — сорить деньгами в Ялте и развращать юношей и девушек в Бухаре... — Хамра-Силач запнулся. — Как знать, может, эти мученики, которых мы истребляем как «вероотступников», поднимали голос против эмирских порядков, поборов, налогов?..
— Взять хотя бы цирюльника Хаджи-Негмата или Абдушукур-бая из Чарджоу, — желая поддержать Хамра-Силача, Хайдарча поспешил привести известный ему случай. — Хаджи-Негмат выдал дочь за сына Абдушукур-бая, они еще с колыбели были сосватаны. Не угодил эмиру — не подсунул ему дочь... А началась эта заваруха, эмир и воспользовался смутой, объявил Хаджи-Негмата и Абдушукур-бая «кафирами»
Текст воспроизведен по изданию: Айни, Садриддин. Бухарские палачи [Текст] ; Смерть ростовщика. Ятим : [Повести] : [Пер. с тадж.] / [Ил.: С. Вишнепольский]. - Душанбе : Ирфон, 1970. - 348 с. : ил.; 21 см.OCR, вычитка, экспорт в fb2 Виталий Старостин.[1] - так помечены примечания из бумажного издания{1} - так помечены комментарии и пояснения, добавленные в процессе верстки fb2-документа.
В романе «Рабы» С. Айни широко и на конкретном материале раскрывает жизнь народов Средней Азии до революции и после нее.Безрадостна и темна жизнь угнетенного, а жизнь рабов и женщин — ужасна. Недаром Некадам, герой романа, сравнивает свою жизнь с положением птицы, попавшей к змее.Но всему приходит конец. Приходит конец и безраздельному господству баев и мулл, народ с оружием в руках борется за равноправную, счастливую жизнь. Бывшие рабы берут власть в свои руки и начинают строить новое общество.Вступительная статья М.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.