Будущая Ева [Ева будущего] - [12]

— Да, то, что вы рассказываете, это действительно несчастье, — произнес он с каким-то отсутствующим видом, рассеянно глядя перед собой.

— О, вы даже представить себе не можете, какое… — прошептал лорд Эвальд.

— Дорогой лорд, мне совершенно необходимо, чтобы вы побольше рассказали мне о ней! — сказал Эдисон, немного помолчав.

— Бог с вами! Зачем вам это?

— У меня есть теперь еще одна причина просить вас об этом.

— У вас?

— Да. Сдается мне, что у меня может найтись средство излечить вас или, во всяком случае…

— Увы! Это совершенно невозможно! — ответил лорд Эвальд с горькой усмешкой. — Наука будет здесь бессильна.

— Наука? Она-то тут ни при чем. Я тот, кто ничего не знает, порой догадывается, нередко находит и неизменно вызывает удивление.

— К тому же любовь, которая заставляет меня страдать, такого рода, что может показаться вам странной, необычной, несуразной.

— Тем лучше! Тем лучше! — сказал Эдисон, и глаза его сверкнули. — Расскажите мне об этом поподробнее.

— Но… дело все в том… что все это необъяснимо и будет непостижимо даже для вас.

— Непостижимо? «Надобно постигать непостижимое как таковое» — не Гегель ли это сказал? Попытаемся, дорогой лорд! — воскликнул физик. — И вот увидите: мы сумеем отыскать корень вашего недуга! Не вздумайте только отказаться теперь! О… да я… Поймите же, я должен, во что бы то ни стало должен воздать вам за ваше добро!

— Ну так вот вам моя история! — сказал лорд Эвальд, невольно поддаваясь душевной бесцеремонности Эдисона.

XII Алисия

Она идет по всей красе

Светла, как ночь её страны[9].

Байрон. Еврейские мелодии

Лорд Эвальд положил ногу на ногу, выпустил из своей сигары два колечка и начал:

— Последние несколько лет я провел в Англии, в замке Эттельвуд, одном из самых старинных поместий нашего рода, в Стаффордшире, крае туманном и пустынном. Замок этот, один из последних еще сохранившихся здесь, окруженный озерами, скалами и сосновыми лесами, возвышается в нескольких милях от Ньюкасл-андер-Лайм; там и поселился я по возвращении из абиссинской экспедиции и вел жизнь весьма уединенную, ибо родители мои умерли и со мной оставались лишь верные слуги, состарившиеся в нашем доме.

Выполнив свой воинский долг, я счел себя вправе отныне жить так, как мне нравится. Горькие раздумья об общем духе нашего времени рано заставили меня отказаться от всякой политической карьеры. Путешествия в дальние страны еще более разожгли во мне врожденную любовь к одиночеству; такое уединенное существование как нельзя более удовлетворяло мое пристрастие к размышлениям, и я почитал себя счастливейшим из людей.

Но вот в одно прекрасное утро я оказался вынужден — по высочайшему повелению, призвавшему меня в числе других пэров принять участие в торжествах по случаю годовщины провозглашения нашей королевы императрицей Индии, — покинуть свое поместье и охотничьи забавы и отправиться в Лондон. По пути туда случай, столь же незначительный, сколь и банальный, столкнул меня с особой, тоже направлявшейся в столицу в связи с теми же торжествами. Как произошла наша встреча? Очень просто: на вокзале Ньюкасла из-за крайнего многолюдья не хватало вагонов и они были переполнены. На платформе стояла молодая особа и чуть не плакала от огорчения, что ей не удается уехать этим поездом. В последний момент она, не будучи со мной знакома, приблизилась ко мне, явно не отваживаясь прямо попросить место в моем купе, в котором я ехал один, и я не мог не оказать ей этой любезности.

Здесь, дорогой Эдисон, позволю себе сделать вам одно признание: до этой встречи мне не раз представлялись всякие возможности того, что в свете именуется любовной связью, но я никогда ни одной из них не воспользовался.

Какую бы благосклонность ни проявляли ко мне женщины, одно странное свойство моей натуры всегда служило мне надежным заслоном. У меня никогда не было невесты, но во мне от природы заложено было чувство, что я не могу полюбить или возжелать, даже на мгновение, другую женщину, чем та, еще неизвестная, но безотчетно призываемая, которой предстоит когда-нибудь стать моей женой.

Человек весьма старомодный во всем, я и на супружескую любовь смотрел весьма серьезно. Меня поражали те даже наиболее мне симпатичные знакомые, которые не разделяли моих наивных взглядов на сей предмет, да даже и теперь, увы, я всегда испытываю чувство сострадания, когда вижу молодого человека, заранее изменяющего той, чьим мужем ему предстоит когда-нибудь стать. Отсюда моя репутация человека, лишенного страстей — даже до королевы дошли слухи об этом, — этим я обязан некоторым из немногочисленных моих приятелей, уверявших, что даже итальянки, креолки и русские красавицы — и те не в силах меня расшевелить.

Ну и вот что случилось: за какие-нибудь несколько часов я без памяти влюбился в эту свою спутницу, которую видел впервые в жизни! Когда мы прибыли в Лондон, я был уже — сам еще того не сознавая — во власти этой своей первой и, несомненно, последней (ибо это у нас в роду) любви. Короче говоря, между нами — ею и мной — возникли близкие отношения. Связь эта длится и поныне.

Поскольку вы для меня с этого момента таинственный врач, от которого не следует ничего скрывать, я вынужден, дабы мой дальнейший рассказ был понятен, прежде всего описать внешний облик мисс Алисии Клери. И позволю себе сделать это с точки зрения и любовника, и даже, насколько это будет в моих силах, поэта, прежде всего потому, что самый беспристрастный художник не смог бы отрицать того, что женщина эта являет собой не только образец красоты неоспоримой, но красоты неправдоподобной.