Будьте осторожней с комплиментами - [15]

Джейми слушал ее, а Изабелла думала также об Уиетане Хью Одене — она называла его УХО, — о ее поэте. Он написал стихотворение «Musee des Beaux Arts» о том же самом: что великие трагедии всегда разворачиваются на фоне будничной жизни: лошадь трется о дерево, корабль продолжает свое плавание — и все это происходит, пока Икар падает в море.[7]

Изабелла развернула полотенце, чтобы закутать в него Чарли.

— Итак, будничная жизнь продолжается, в то время как происходят удивительные вещи, — сказала она. — Например, на небе появляются ангелы.

Джеймс осторожно вынул Чарли из ванночки.

— Ангелы? — переспросил он.

— Да. Существует поэт по фамилии Альварес, который написал красивое стихотворение об ангелах, появляющихся на небе. Они появляются на небе внезапно, и человек, который пилит дерево электропилой, не замечает их. Впрочем, это происходило в Тоскане, где можно было в любое время ожидать, что увидишь ангелов.

— Поэзия, — заметил Джейми. — Даже во время купания.

Он передал Чарли Изабелле, и она завернула малыша в огромное полотенце. Джейми вытер руки и опустил закатанные рукава. Изабелла заметила, что руки у него загорели, как будто он много бывал на свежем воздухе. Если бы я повезла его в Италию, подумалось ей, он бы стал коричневым, как орех.

Чарли быстро угомонился, и они вдвоем вернулись на кухню. Изабелла налила Джейми бокал вина и начала готовить ужин. Это стало уютным домашним ритуалом, который нравился им обоим. Ей подумалось, что было бы проще и лучше, если бы Джейми к ней переехал. А так он иногда оставался на ночь, а иногда нет, и тогда ей делалось одиноко, хотя Чарли сопел, а иногда плакал в своей кроватке. Но каждый из них решил, не обсуждая это с другим, что самое лучшее — жить обоим у себя. Это как-то связано с независимостью, подумала Изабелла, хотя ни один из них и не произнес это слово.

— Как прошел день? — спросила она, вынимая из шкафа кастрюлю.

— Без событий.

— Совсем?

— Мы репетировали концерт Ричарда Невиль-Таула. Барокко. В Канонгейт-Кирк. Ты придешь?

Изабелла поставила кастрюлю на плиту.

— Да, это записано в моем ежедневнике.

Джейми взял последний выпуск «Скотсмена» и аккуратно его сложил. Он заметил, что кроссворд решен.

— А как прошел день у тебя? — задал он вопрос. Изабелла с минуту колебалась, и это не укрылось от Джейми. Он продолжил с тревогой в голосе: — Что-то случилось?

Изабелла рассеянно смотрела на кастрюлю. Она начала стряпать подливку из муки, масло почти растаяло — лишь крошечная горка возвышалась над желтым морем.

— Уволена, — ответила она. — Отстранена. — Она помешала подтаявшее масло, и горка рухнула в море.

— Я не понимаю.

— Смещена со своего поста, — пояснила она. Затем с улыбкой повернулась к Джейми. — Видишь ли, ты будешь обедать с бывшим редактором «Прикладной этики». Или бывшим в скором времени. Мой пост передают другому. Некоему Кристоферу Даву, профессору философии в университете… где-то там в Лондоне. — Она немедленно почувствовала себя виноватой, что так описала этот университет. Изабелла не одобряла снобизм, распространенный в академических кругах. Старые и богатые учебные заведения смотрели свысока на своих новых и бедных собратьев. Публиковались списки, расставлявшие учебные заведения в определенном порядке: Гарвард, Оксфорд, Стэнфорд, Кембридж, соперничавшие и оттеснявшие друг друга. И они не снисходили до того, чтобы замечать тех, кто находился ниже, — местные университеты с перегруженными работой преподавателями и чересчур старательными студентами. Ей не следовало говорить «где-то там в Лондоне», потому что именно так выразились бы академические снобы. — Я имею в виду университет…

Джейми ее перебил. Он слушал Изабеллу открыв рот и наконец обрел дар речи:

— Но они не могут так поступить!

— Могут, и уже поступили. — Она рассказала Джейми о профессоре Леттисе и его письме. Упомянула также о неуместном дружеском постскриптуме. Джейми поморщился. Изабелла старалась говорить ровным голосом — ей не хотелось, чтобы он знал, как сильно она уязвлена, — но он это понял. Джейми поднялся на ноги и, подойдя к Изабелле, обнял ее за плечи.

— Изабелла…

Она приложила палец к его губам.

— Со мной все хорошо. Правда хорошо. Я ничего не имею против.

— Ты делаешь хорошую мину при плохой игре. Взглянув на него, она покачала головой.

— Лучший из всех возможных миров…

— Да. Притворяешься, что все чудесно, тогда как это не так. — Он сделал паузу. — Да как они смеют? Ты так много работаешь над этим их дурацким журналом…

— Он не дурацкий.

— Над этим их дурацким журналом. Причем даром или почти даром. И вот вся благодарность, которую ты за это получила!

Она снова занялась подливкой, сняв кастрюлю с горелки и начав сыпать в нее муку.

— Но так уж устроен мир, Джейми. Так случается почти со всеми. Ты работаешь всю жизнь на какую-то компанию и в конце дня обнаруживаешь, что кто-то дышит тебе в затылок, мечтая пробраться в твой офис и сесть за твой рабочий стол. А если ты и получаешь благодарность, то она неискренняя. Не от души.

Джейми снова уселся. Он подумал о знакомом фаготисте, которому с возрастом стало труднее играть. Мир музыки тоже может быть жестоким: либо ты берешь высокие ноты, либо нет.