Будьте красивыми - [2]

Как полководец перед битвой, Дягилев осматривал свои «боевые позиции». Позывные уже сменили, над каждым аппаратом висела новая табличка, и бомбардировочные, штурмовые, истребительные и другие части, которые базировались где-то на далеких аэродромах, получив новые наименования, в понятии Дягилева тоже как будто обновились, приобрели новый смысл. Обновленными выглядели и узел связи, и девушки-телеграфистки. Сейчас они казались Дягилеву особенно подтянутыми, даже эта толстушка Саша Калганова, которая посмотрела на него с улыбкой. Улыбнулась ему и Галя Белая — озорная, веселая, дерзкая на язык, которую Дягилев почему-то побаивался. Дальше за нею сидели Елена Гаранина, Варя Карамышева, а еще дальше, в углу, — Надя Ильина. Ильина была занята делом и не оглянулась. Дягилев вздохнул и отошел.

Он жаждал деятельности, а делать было нечего. Отойдя в сторону, он еще раз зорко, придирчиво осмотрел помещение, выискивая, что бы такое заменить и обновить. На низких боковых стенах блиндажа, между столбами, красовались написанные синькой по серой бумаге плакаты:

«Связист, помни! Своей четкой работой ты помогаешь летчикам, соколам нашей Родины, беспощадно громить врага в воздухе и на земле!»

«Узел связи — наша передовая позиция. Аппараты — наше оружие. Будем мастерами своего оружия!»

В простенке у входа висела стенгазета с крупным цветным заголовком: «Наш боевой долг, связисты!»

Дягилев вздохнул. Все, как никогда, на месте, все, как никогда, в лучшей форме!

Он подошел к своему столу, критически осмотрел освещенный настольной лампой телефон в новеньком кожаном чехле, небольшой походный сейф, в котором хранились позывные, различные коды и секретные документы, наконец, взгляд его остановился на табличке, повешенной над столом. На ней были начертаны тушью две буквы — ДС, что означало: дежурный по связи.

— ДС, гм! — вслух подумал Дягилев. — Что такое ДС? Дом сумасшедших? Или, может быть, Дягилев сумасшедший? А может, Дягилев солдафон? Разве нельзя написать прямо, по-русски — дежурный по связи? Или это плохо звучит?..

Найдя, чем заняться, что заменить и обновить, Дягилев достал из-за стола трубку ватмана, отрезал полоску, уселся поудобнее и карандашом, размашисто и красиво, замысловатой вязью вывел заглавный вензель Д.

Подошел дежурный техник старший сержант Стрельцов, смуглый, с мечтательными миндалевидными глазами и тонкими черными усиками, присел сбоку, молча, без интереса стал наблюдать за его работой. Дягилев поднял голову, сказал, будто оправдываясь:

— От нечего делать. Табличку вот надо заменить.

Стрельцов был ровесником Дягилеву, им обоим едва исполнилось по двадцать, и потому Дягилеву, как старшему по чину, было стыдно перед Стрельцовым за эту излишнюю красивость только что выведенной им буквы. Он прикрыл ее ладонью и преувеличенно небрежно спросил:

— Слыхал, Игорь, новую хохму? Маленькая дочка пишет отцу: «Папа, если ты на южном фронте, напиши, сколько убил фрицев, а если на …ском, то сколько посадил картошки и как зовут… — Дягилев понизил голос, оглянулся на девчат, — как зовут мою новую маму». Это про нас. Сильно дано, сильно?

Стрельцов вяло улыбнулся:

— Старо, Федя, это я слыхал еще в прошлом году.

— Нет, ты скажи, Игорь, когда мы наконец стронемся с места? На других фронтах жмут во все лопатки, спешат первыми в Берлин. На юге вон уже Болгарию, Румынию освобождают, а мы подошли к самой границе этого осиного гнезда Восточной Пруссии и, изволь, сиди, поглядывай издали. Давануть бы как следует, до самого моря, вымыть руки в балтийской водице — и с нас хватит! Пускай там другие фронта берут Берлин — на здоровье!..

Дягилев говорил запальчиво, нетерпеливо и тем временем, как бы между прочим, стер резинкой замысловатый вензель и написал новую букву Д строгого печатного шрифта, а затем и все слово: «Дежурный».

Стрельцов, казалось, не слушал его, задумчиво смотрел на девушек, занятых сейчас своими делами: кто читал книгу, кто писал письмо, кто тихо переговаривался друг с другом, а кто просто дремал. На узле была передышка, боевые донесения из частей о работе за день уже прошли, задания на следующий день еще готовили в оперотделе. Без умолку работала только одна связь — с Москвой. По тому, как аппарат, словно выплясывая, выбивал размеренное «тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та», Стрельцов не глядя мог определить, что за ним сидела Елена Гаранина и передавала пятизначную шифровку. В это время, с полуночи, когда на два-три часа ослабевало боевое напряжение на проводах, обычно шли шифровки под загадочным и немного жутковатым титулом «смерш» — донесения особого отдела. Прохождение этих шифровок строжайше контролировалось. Обычно их приносил на узел дежурный шифровальщик отдела. Не выпуская из рук шифровок, он регистрировал их в экспедиции, сам нес на телетайп и сидел рядом с телеграфисткой, пока не получал подтверждения о приеме. У телетайпа Гараниной и на сей раз сидел особист, молодой лейтенант, от которого никто на узле за все время не слышал ни одного слова, точно он был глухонемым.

«Тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та», — весело выбивал, выплясывал аппарат Гараниной, будто радуясь тому, что он работает один, а другие телетайпы слушают его с выключенными моторами.