Будьте как дети - [44]

Если Дзержинский ведал практическими делами, связанными с подготовкой похода, то Троцкому Ленин поручил идеологию. Но и тут оставил за собой общий надзор. Дневник Крупской: Ленин – Троцкому (15 сентября 1922 года): «Мы должны твердо, ясно и определенно обещать всем коммунарам, что едва первый из них окажется на Святой земле, как хромые пойдут, слепые прозрят и глухие услышат. Мертвые, и те воскреснут». «Можете даже сказать, – продолжал он в письме, датированном следующим числом, что в Иерусалиме они увидят своих мам и пап».

Тому же Троцкому две недели спустя: «Колонны коммунаров в разное время и разными дорогами пойдут и пойдут в Святую землю. Кто, плутая по горным тропам, кто прямо, будто путь им прочертили по линейке, но это не важно. Не важно вообще ничего: ни голод, ни холод, ни даже дикие звери. Пусть десятки тысяч из них убьют, а другие тысячи похитят и продадут в рабство, даже если один-единственный дойдет и обратится к Господу, он всех отмолит, всех спасет». И закончил словами, которые скоро стали пионерской клятвой: «Один за всех и все за одного!!!»

Основная часть подготовки продолжалась год и закончилась генеральным смотром. Тогда с 30 апреля по 6 мая двадцать третьего года с благословения Ленина и, несмотря на отчаянное сопротивление оргбюро партии, в стране – в каждом городе и в каждом поселке – от Петрограда до Владивостока – была проведена Неделя беспризорного и больного ребенка. Когда Ленину доложили, что в ней участвовали больше трех миллионов детей, он промолчал, а вечером, уже отходя ко сну, сказал Крупской: «Знаешь, сегодня понял, зачем, вообще ради чего мы, да и не только мы, работали. Перед Исходом из Египта, чтобы умножить народ, идущий в Святую землю, жены Израильские плодились не жалея сил – вынашивали по шесть младенцев зараз. Получается, что мы потрудились не хуже. – И добавил: – Может, кто и дойдет».

Урок № 7. Глуховский отряд (вопросы языкознания)

Ленин, сколько было сил, продолжал готовить объединенный поход коммунаров, но возможности его были невелики. Полупарализованный, месяцами и вовсе прикованный к постели, он мог что-то предлагать, что-то требовать, но делать ежедневную, рутинную работу редко был в состоянии. С другой стороны, он отлично знал, что мало хорошей организации, мало подобрать нужных людей для чрезвычайных комиссий, жизненно важно, чтобы у беспризорников был известный только им тайный язык. Тогда враг не проникнет в твои планы, не сумеет тебе помешать. Он объяснял Дзержинскому, что, если у отряда коммунаров есть нечто вроде своей собственной фени, удобной, привычной, ничего лучше нет и быть не может. Велел ЧК собирать арго по всей стране, и результат был. Судя по дневнику Крупской, за месяц до смерти от Дзержинского он получил целый пакет записей. Но, кроме фени, Ленин не сомневался и в необходимости общего коммунарского языка. К тому времени начальный опыт в подобных делах у него уже был.

В марте двадцать третьего года у Ленина был еще один апоплексический удар. Оправлялся он после него медленно и тяжело. В полной апатии сутки напролет лежал на кровати, никого не хотел видеть, ни о ком и ничего знать. Крупской кто только мог объяснял, что это конец – он угасает. Вокруг безо всякого толку клубилась целая стая врачей. Раньше он гнал их при первой возможности, и теперь Крупской казалось, что профессора ликуют. Под разными предлогами почти не подпуская ее к мужу, они вертели его, как тряпичную куклу, делали бесконечные уколы, промывания, тут же, собравшись втроем, впятером, устраивали свои консилиумы, на которых, ничуть не стесняясь, что он всё слышит, до посинения спорили – труп он или еще нет.

Однако и тогда ему хватило воли подняться. Причем не просто встать – организовать первый собственный отряд. В апреле, едва придя в себя, он вспомнил, что в расположенном в версте от Горок Глухове – другой помещичьей усадьбе – теперь детдом, и, сам всё решительнее, всё бесповоротнее возвращаясь в детство, стал настойчиво думать о его воспитанниках. Поначалу не было и малейшей зацепки, но он не сдавался. И скоро план был готов.

Ленин, конечно, был великий конспиратор. Вот как, например, он, не привлекая ничьего внимания, одним махом узнал численность будущего отряда. Семнадцатого июля во время обеда вызвал горкинского коменданта, знавшего всех окрест, и через Крупскую среди прочего поинтересовался, сколько молока отпускается на глуховский детдом. Тот, не задумываясь, ответил – двадцать литров. Ленин тут же спросил, сколько молока получает в день каждый воспитанник – комендант объяснил, после чего Ленин пальцем в воздухе крупно написал: МАЛО и через минуту сменил тему. Когда же за столом занялись десертом, спокойно поделил одно на другое и получил, что коммунаров примерно сто душ. Это его вполне устроило.

Теперь надо было установить с ними контакт. Здесь и начинается история его первого, еще слогового языка. Ленину было ясно, что именно языком сейчас следует озаботиться, иначе и он, и те, кто согласится за ним пойти, никогда между собой не договорятся. Новый язык сразу, с первого своего дня, должен был быть не беднее, чем любой старый, давно живущий язык, и, главное, коли они стали заодно, до конца готовы быть вместе, любому, без изъятия, понятен. Именно языку, говорил он Крупской, предстоит сплачивать их, денно и нощно толкать друг к другу. Без него, не пройдя и половину пути, они, рассорясь, разбредутся кто куда. Пусть, думал Ленин, даже он пока с трудом обходится без слов, кланяется им на каждом шагу, надо сделать всё, чтобы идущие в Святую землю коммунары от слов уже не зависели.