Будни советского тыла. Жизнь и труд советских людей в годы Великой Отечественной войны, 1941–1945 - [56]

Формально эти нововведения принесли определенный результат. В октябре были выданы на 97 тысяч карточек меньше, чем в предыдущем месяце.[136] Однако в эту цифру также входят погибшие в результате бомбардировок и артобстрелов, а также эвакуированные через Ладожское озеро. При общем числе выданных карточек по городу в 2,4 млн штук разница была не такая уж большая. Таким образом, ситуация в целом не изменилась.

К тому же участились случаи простой подделки карточек. Как вспоминал Павлов: «Злоумышленники подбирали бумагу, краски и каллиграфически, от руки изготовляли фальшивые карточки. В магазинах при тусклом освещении лампы или мерцающем свете коптилок фальшивки иногда сходили за подлинники». Карточки воровали работницы типографии, на которой они печатались. Так, в ноябре милиция задержала одну из работниц сразу со 100 комплектами карточек![137]

Вскоре предприимчивый народ придумал новый способ получения дополнительного питания. В Ленинграде каждый день гремели взрывы и полыхали пожары, выли сирены воздушной тревоги. Поэтому у людей появились вполне уважительные причины по «утере» карточек: «Спасаясь от обстрела, утерял», «Карточки остались в квартире, а дом разрушен», «Украли в суматохе» и т. п. То, что прокатило у кого-то одного, быстро становилось достоянием общества, и «мода» на потерянные карточки стала расти как снежный ком.

Если в октябре районные бюро выдали взамен утерянных 4800 новых карточек, то в ноябре – уже около 13 тысяч. В декабре предприимчивые ленинградцы «утеряли» уже 24 тысячи карточек. В итоге государство отреагировало тоже по-русски: повторную выдачу карточек просто запретили. Сделать это можно было лишь в редких случаях, да и то чуть ли не после личного приказа Жданова. Кроме того, вводилась практика прикрепления граждан к определенным магазинам, а на карточках появились дополнительные штампы типа «Продмаг № 31».

Безусловно, все эти меры несколько сократили и усложнили незаконное получение карточек. Но наиболее предприимчивые люди за осенние месяцы успели создать некоторый запас продовольствия, который позволил многим из них пережить гибельную блокадную зиму. Так что больше всего пострадали как раз честные граждане, всецело доверившие свою судьбу государству.

Не лучше обстояли дела и в провинции. Например, в городе Выкса Горьковской области перебои с поставками хлеба начались уже в конце июля 1941 года. Это сразу же повлияло на настроения населения, началась паника, рабочие отказывались выходить на работу. 8 августа местный горком партии жаловался в вышестоящие инстанции: «В результате очередного перебоя в муке (с 1 по 8/VIII), вызванного несвоевременной отгрузкой, в Выксе имелись случаи невыходов на работу 40 рабочих химлеса, 50 рабочих на погрузку камня по спецзаданию, появления писем враждебного содержания… 7/VIII на обращение по этому поводу зав. горторготделом тов. Умникова к тов. Вавилову (трест «Росглавхлеб») последний ответил: «Вы слишком много пишете и звоните мне о том, что у вас нет муки».[138]

Не случайно партийные органы называли вопрос снабжения хлебом «политическим». Дело в том, что наличие либо отсутствие в магазинах хлебобулочных изделий являлось для народа своеобразным показателем ситуации в стране. Если не хватало спичек, соли, молока и т. п., но еще имелся в достатке хлеб, – значит, положение еще не критическое, стабильное. Такие продукты, как, например, крупы, каши, соль и сахар, население всегда держало про запас. Хлеб же продукт скоропортящийся, его надо покупать каждый день. Поэтому отсутствие его в магазине воспринималось как предвестник голода со всеми вытекающими последствиями. С другой стороны, все понимали, что дело в стране и, в данном случае, на фронте плохо.

В августе 1941 года хроническая нехватка хлеба и других продуктов стала ощущаться практически во всех городах Советского Союза. 9 августа профессор Николай Добротвор записал в своем дневнике: «Плоховато с продуктами на базаре. Молоко – 4 руб. литр, мясо – 26–28 руб., яйца – 15 руб., масло – 50 руб., но его нет даже за такие деньги. Картофеля нет, а когда на базаре появится, то очередь в сотни людей. Еще большая очередь бывает за капустой. В магазинах почти ничего нет. Хлеб выдают по 1 кило на человека».[139]

Однако это было только начало. 12 августа городские власти под давлением общественного мнения приказали установить «твердые цены» на продукты. Сбылась лучшая мечта покупателя. Молоко отныне должно было стоить не более 2 рублей 50 копеек, мясо – 18 рублей и т. д. Однако крестьяне отреагировали на это по-своему – уничтожили продукты и попросту сбежали с базаров. Некоторые выливали молоко прямо на землю со словами: «Не нам и не вам!»[140] В итоге рынки опустели, а торговля продолжилась только ягодами и грибами, на которые твердых цен не установили. Молоко, яйца, масло и мясо исчезли полностью.

1 сентября постановлением правительства карточная система распределения продуктов была введена повсеместно. Правда, пока это касалось только хлеба, сахара и кондитерских изделий. Нормы и карточки на другие товары появились позднее. Все население делилось на две категории. В 1-ю вошли рабочие военной, нефтяной, металлургической, машиностроительной, химической промышленности, работники электростанций, железнодорожного и морского транспорта и др. Во 2-ю группу – рабочие и ИТР, служащие других отраслей промышленности и все остальные, не вошедшие в первую категорию. Им были установлены следующие дневные нормы отпуска хлеба и сахара: