Будни севастопольского подполья - [55]

— И чего ты тут крутишься? Тебе больше всех надо? — Его глаза злобно сверкали. — Выслуживаешься?

Наташа оставила без внимания его слова, явно рассчитанные на то, чтобы побольней ее уколоть.

— Ремонт надо закончить сегодня. Завтра в час дня я должна выехать.

— Она, вишь, боится, что мало соберет лома на бомбы! — презрительно бросил Тимошка.

— Помолчи! — одернул его дядя Степа. — А ты, Наташ, иди себе, не волнуйся. Все будет сделано, — примирительно сказал он, растирая сапогом окурок. — Все сделаем, и каркас Тимоха утром поставит. К часу завтра все как есть будет в ажуре.

Но сейчас, идя в гараж, она не была уверена, что ее не подвели. Беспокоило и другое: как быть с конвоиром? Как от него избавиться?

Конвоировали двое по очереди: день — Губерт, день — Ганс Вилли. Губерт педантичен, придирчив, особенно когда нет денег на шнапс. Куда бы ни ехали — на Ялтинское шоссе, за Херсонес или к горе Мекензи, — глаз с нее не спускает — словом не даст обмолвиться с пленными, которые собирают и грузят лом. И в городе хуже цепного пса: на пять шагов от себя не отпустит. Зовет он ее «Комиссар», вкладывая в это слово то презрительную, то шутливую иронию, в зависимости от количества выпитого шнапса. Эта кличка к ней прилипла. Теперь все солдаты на контрольных постах ее так зовут.

Ганс Вилли — рослый белокурый эльзасец — покладистее. С ним можно столковаться. Он частенько показывал ей тощий солдатский кошелек. Ему всегда нужны марки на шнапс, и на подарки своей возлюбленной фрау Полине. Наташа не замедлила этим воспользоваться. Однажды она попросила отпустить ее часа на три, сказав, что ей надо перевезти топливо, чтобы заработать себе на хлеб и ему на шнапс. Ганс плохо понимал по-русски, и обычно они объяснялись мимикой, жестами. Но когда речь зашла о марках и шнапсе, он проявил необычайную сообразительность. Еще бы! Не прося у начальства увольнительной, он мог три часа провести у своей фрау и получить несколько марок на вино. И он охотно согласился.

Трех часов было вполне достаточно, чтобы отвезти к Мекензиевым горам военнопленных, которых Ревякин направлял за линию фронта для связи с советским командованием. Полученные от него марки Наташа вручила Гансу, который был очень доволен и впредь не отказывал ей в подобных просьбах.

Неподалеку от штаба Наташа увидела идущего навстречу Ганса. Значит, она не просчиталась — сегодня конвоир он. В руках у него были мешки и накладная на получение пайка.

Ганс повел ее на склад. Наташа удивилась: почему они идут пешком? Раньше за продуктами всегда ездили на машине. Ганс хмурился и что-то недовольно бурчал. Услыхав дважды имя Тимошки, она догадалась, что он ругает слесарей. Неужели Тимошка какую-то гадость ей учинил?

Ее опасения подтвердились. Когда часа через два она зашла в гараж, то увидела, что дядя Степа все еще возится с рулевым управлением, а Тимошка отлаживает тормоза. Стойки для каркаса стояли во дворе, припорошенные мокрым снежком.

Через час ей выезжать, а у них работы на день. Все рушится! Понапрасну Саша будет ждать ее. А завтра конвоирует Губерт.

Наташа недобро прищурилась, в груди у нее все закипело.

— Что же вы меня подводите? — спросила она, едва сдерживая себя.

— Как так подводим? — дядя Степа повернулся к ней, пряча в прокуренных усах добродушно-лукавую усмешку. — Сказали к часу дня все отладим. Так и будет.

— А каркас? Без него я машину не приму.

— Ну зачем тебе каркас? Обходилась раньше без тента!

— Она боится, что лом поржавеет, на снаряды не сгодится, — съязвил Тимошка.

Наташа круто повернулась к нему и с яростью сказала:

— Ты и дальше собираешься мне вредить? Не удастся! Не поз-во-лю!

— Кто тебе вредил? Ты докажи! — задиристо бросил Тимошка.

— А кто песок в масло и в карбюраторы подсыпал? Кто моторы портил? Кто подбрасывал болты и гвозди в коробки скоростей? Я молчала. Значит, так надо было. А если теперь требую, чтобы все было как положено, значит тоже так надо. Понял? И знай: если машина к часу не будет на ходу и тент не натянешь — век меня не забудешь!

Смятенье и страх мелькнули в глазах Тимошки, и он смолчал. Дядя Степа вытер ветошью руки и, вздохнув, сказал:

— Видно, Тимош, придется приклепать эти проклятые стойки. Пусть возит свой лом на наши головы и головы наших детей.

Пропитанные горечью слова старого рабочего больно полоснули по сердцу Наташу. Но что она могла им сказать? Когда-нибудь после все узнают.

Она отошла от слесарей к разрушенным бомбежками воротам гаража и прислонилась к бетонному столбу. Глядя на падавшие крупные мохнатые снежинки, она обдумывала, как выйти из создавшегося положения.

Взгляд ее скользил по редким пешеходам, по припорошенным снегом руинам.

— Вы что тут стоите?

Знакомый женский голос вывел Наташу из раздумья.

— Фрау Полина! — воскликнула она, и лицо ее осветилось улыбкой. — Прошлый раз, когда я привозила к вам Ганса, вы говорили, что скоро ваши именины.

— Да, послезавтра. А что?

— Сделайте милость, скажите Гансу, что именины завтра, что вы числом ошиблись. Пусть договорится с Губертом и завтра опять меня конвоирует. Вот поглядите, — Наташа показала правый сапог с отстающей подошвой, — все время хлюпает… вдрызг простудилась — неделю гриппую…