Будни революции. 1917 год - [84]

.

03.08

В этот день – 21 июля 1917 года по старому стилю – в российских газетах был опубликован, на первый взгляд, совершенно неожиданный материал. Текст обращения кайзера, императора Вильгельма, к своему немецкому народу. Повод – третья годовщина начала Первой мировой войны. Эту дату, разумеется, не оставили без внимания все тогдашние отечественные СМИ. И общий смысл публикаций заключался в том, что война складывается тяжело и трудно, но перелом в ней уже наметился, ресурсы Германии и ее союзников на исходе, победа маячит на горизонте. Главное, не срываться в пике кризиса, смуты, революционного брожения. Поразительно, но кайзер также использовал совершенно аналогичные и по смыслу, и по форме аргументы: «За три года войны германский народ закалил себя во всех испытаниях. Благодарность за подвиги на фронте наши войска находят в неустанном труде остающихся в тылу. Надо продолжать борьбу и ковать новое оружие. Мы боремся не ради завоевательных планов и не для угнетения других народов, но ради создания сильного и свободного государства, которое обеспечит существование своих детей». Во-первых, удивителен сам факт публикации первоисточника, в прямом смысле первого лица вражеского государства, в российской печати. Кстати, сделанной в газете «Утро России» даже без редакционных комментариев. Во-вторых, пафос и патетика императора Вильгельма – дескать, мы только защищаем свой фатерлянд, нам чужого не надо – слово в слово повторяли позицию и русского императора Николая II в первые два с половиной года войны, и Временного правительства, и союзников России по Антанте. И в голову обывателя, должно быть, приходила крамольная мысль: если все только защищаются, то что же эта война все продолжается и продолжается? Либо ее надо прекращать, заключив перемирие без аннексий и контрибуций, либо… все врут…

Кстати, бывший император Николай II, находившийся в те дни с семьей под арестом в Царском Селе, в своем дневнике тоже вспомнил о памятной дате: «Три года тому назад Германия объявила нам войну. Кажется, целая жизнь прожита за эти три года. Господи, помоги и спаси Россию. День был жаркий. Погулял с дочерьми. Опять кругом целый конвой от караула 3-го стрелкового полка. Работали в саду. Свалили четыре дерева и распилили поваленные накануне ели. Читаю роман Мережковского». Совершенно в стиле императора. И от великого до смешного, то бишь Мережковского, один шаг. И строго определенное понимание, как и почему началась война, – нам ее объявила Германия.

Любопытно, что спустя пару дней Николай II сделает в дневнике запись, в которой явственно будут слышаться отголоски тяжелой политической ситуации. «Вчера вечером Керенский внезапно приехал из города и остановился в лицее. Оказывается, все правительство развалилось, он сам подал в отставку и ожидает решения, к которому должно прийти совещание разных партий, заседающих в Зимнем дворце». Редкий случай, когда в дневнике отрекшегося государя говорится о подоплеке серьезных событий, происходящих, так сказать, в настоящем времени. У непосвященного читателя даже может возникнуть мысль, что Керенский приехал к императору советоваться. Нет, о встрече и тем более о консультациях речи нет. Разговор о том, что формирование очередного, третьего по счету кабинета министров Временного правительства явно затягивалось, и эта неопределенность вызывала у всех дополнительные опасения, даже у увлеченного чтением исторических романов бывшего императора.

04.08

В этот день – 22 июля 1917 года по старому стилю – газета «Время» опубликовала заметку своего военного корреспондента Ксюнина, в которой он с возмущением писал о бездушном, циничном отношении к раненым, попавшим в один столичный лазарет: «В Петрограде, в доме номер 135 по Невскому проспекту, расположен 246-й городской лазарет, в котором усвоивший все немецкие замашки и в совершенстве постигший германскую жестокость доктор Любарский грубо расправляется с ранеными. Лазарет, действительно, прославился своей грубостью к пациентам и со стороны докторов и сестер милосердия. Особо возмущает, что жертвами такого обращения стали бойцы женского “батальона смерти”, получившие ранения в ходе недавнего наступления в Галиции. Они лежат в неприспособленных помещениях, в каких-то конурах, в то время как лучшие лазареты с обширными палатами, а также в реквизированных институтских залах отведены под сифилитиков. Как военкор, два с половиной года проработавший на фронте, – продолжал Ксюнин, – я считаю своим нравственным долгом довести о возмутительном обращении с ранеными героями до сведения военного министра Керенского, председателя Красного Креста Покровского и городского головы Шнейдера. Русское общество тоже обязано знать о том, что в столице безнаказанно издеваются над людьми, не жалевшими своей жизни для своего народа и своей родины. За их храбрость на фронте им отплатили предательством дезертиры, а теперь над ними измываются в тылу». Согласитесь, любопытная деталь – военкоры-фронтовики образца Первой мировой. По Великой Отечественной хорошо известно, что военкоры на фронтах присутствовали, и роль их в морально-воспитательной работе была велика. А тут лето 1917-го, военкор мелкобуржуазной вечерней петроградской газеты, который знает быт и нравы и фронта, и тыла и не может пройти мимо бездушного отношения к раненым. В заметке подробное описание происходящего, и претензии конкретные. Если вкратце, солдат с ампутированной рукой – три дня без перевязки. Что в ответ: «Когда придет оператор, тогда и перевяжет»… В наказание за строптивость никому лекарства не давать. Тем, кому необходимо обезболивающее, хуже всего. Поручик Васильев записку пишет: «Просим дать что-либо для спокойного сна». Ему в ответ: «Тоже выискались морфинисты». Вывод из этого эпизода простой. Надо ли удивляться всеобщему разочарованию, горькому чувству фронтовиков, что никому они теперь, искалеченные, не нужны? Да, поручик Васильев позвонил в редакцию газеты. Приехал журналист, написал статью, но что это могло изменить? Хотя сами по себе газетные материалы тех дней очень интересны, в них нет никаких запретных тем. Например, напечатали в той же газете «Время» письмо, полученное Керенским, следующего содержания: