Будни накануне - [2]

— Ну, — замялся я, — если смогу… — она уже шестой год советовалась, как ей поставить эксперимент — это у нее такое прикрытие было профсоюзной деятельности… Трудно было представить, что можно посоветовать такой маленькой головке с быстрыми остренькими глазками и губками замочком, за которыми иногда проскальзывали остренькие маленькие зубки… но я согласился и поплелся к сваренной из швеллеров и листовой стали лестнице, ведущей на второй этаж.

Авдошкина остановила меня у дверей в мой скворечник и потянула за рукав:

— Коля, ты учти — не трепись с Ленкой Кудряшовой — она все переиначит и вывернет — не узнаешь.

— Да я ж молчу! Ты же видишь! — какая она мне Ленка… двое детей…

— Я все вижу! — она, правда, все видела. — И молчать не надо: молчание — знак согласия. Ты про формулы сразу — это она не любит… — я решил, что никогда не доберусь до своего стола, и погрустнел. Авдошкина это сразу заметила и уцепилась: — Что, уже проболтался? Да? Говори?

— Нет, Мотя, я уж не знаю, как мне быть, помогла бы мне комнату снять, что ли… — Авдошкина все могла, — надоело по утрам спешить в булочную глотать этот кофе проклятый, и вечером деться некуда — тетка заездила — надоел мне ее семейный угол, надо диссертацию кропать, выбираться…

— Э-э, я бы тебя к себе пустила, да ты же знаешь: Авдошкин проведает, что у меня мужик в доме — убьет! Не тебя — так меня точно! Мы с ним в разводе, конечно, — она состроила мне глазки, — и я его к себе не подпускаю, — ну, ты понимаешь, но ревнивый ужасно, а что я поделаю…

— Нет, Мотя, я так… пожаловался просто, — испугался я. Мне вдруг ударило в голову, что она меня на себе женит… Она все могла… Катьке ее пятнадцать… мне двадцать пять… а ей, значит, — я начал быстренько высчитывать, — выходило, лет тридцать… три… Она мне как-то рассказывала, что рано вышла за своего Авдошкина… так он ей нравился, что не могла устоять… Всего ничего старше… вот и дом, и чистюля она — лучшая лаборантка, все с ней работать мечтают — за ней как за каменной стеной — что достать, что новости узнать, иногда даже научные: кто чем занят, кто к кому в статье свою фамилию приписал, кто у кого оппонентом будет на защите… Ее весь институт знает… — Ладно, я пойду Мотя… пошуршу мозгами, — сказал я будто бы весело и полез на свой второй этаж за стеклянную выгородку.

— Ты сегодня завтракал? — встретил меня Кулинич — здоровый мужик лет на десять меня старше и с лысиной в венце золотых до ослепления волос. — Вижу, что нет. На! Держи! — он вытащил из кастрюли с водой, кипевшей на плитке, банку сахарной кукурузы. — Молодец, Никита!.. — я подумал, что все вокруг молодцы: и запасливый Кулинич, достающий где-то на базе ящиками эту кукурузу, — как его только через проходную пропускают, и Никита Сергеевич молодец, что засадил всю страну «От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей» этой «царицей полей», и Авдошкина — молодец, даже Кудряшова… родила двух детей, делает вид, что наукой занимается, муж под боком — главный конструктор КБ… Один я — дурак-дураком и ничего впереди, кроме бледного силуэта диссертации, на которую вся надежда, что вытянет меня из болота…

Вообще то говоря, получалось очень достоверно: я сам себя вытаскивал из болота, как барон Мюнхгаузен, тот — за волосы, я — за диссертацию… Сам это придумал, лежа на южном песочке, приехал после отпуска на работу — всего скоро второй год, как институт окончил, приехал, предложил дуриком, как говорится, «актуальную научную тему», а клюнуло — сразу попал в перспективные… главное: никого не озаботил — сам себе тему нашел, сам предложил, сам руководителя пригласил… сам себя из болота вытаскиваю… Правда, иногда подленькая мыслишка проскальзывала в перерывах между затмениями: а куда вытаскиваю? И ответ приходил сам собой (все в жизни моей само собой получается), что в такое же болото попаду, только оно глубже, потому что выше, затягивает сильнее и, оттуда уж совсем выбираться некуда…

Нужна мне была эта диссертация!? Ну, а что-то делать в жизни надо? А то так и просидишь МНСом на 90 р. пятнадцать лет, потом тебе десятку подкинут… ну, можно податься в товароведы… Лизка откровенничала, что «жить можно»… соблазняла, наверное, потому что я ей нравлюсь… Но для товароведа у меня ни нахальства, ни морды — на моей, чуть совру, сразу все проступает, как на экране… А диссертация… э-э-э работа-зарплата, проекты, консультации, дипломники… противно, конечно, но куда деваться — все так живут…

В перерыве возле пищеблока меня остановил Андрюшка Иванов. Я с тоской посмотрел на спину удаляющегося Кулинича и успел крикнуть ему, чтобы взял что-нибудь пожевать мне тоже…

— Что ты там травишься! — возмутился Андрюшка. — Экономишь? — я замялся. — Лекарства дороже стоят. Поехали в ресторан, — меня это совершенно ошеломило: в рестораны ходят очень богатые люди и по вечерам… они там разлагаются… Я, конечно, и сам не прочь бы маленько поразлагаться, но… — Там обед выйдет в рубль двадцать, зато на анальгине сэкономишь!

— Почему на анальгине? — не понял я.

— Живот болеть не будет ни от еды, ни от этих постных рож, — я согласился.