Будни и мечты профессора Плотникова - [11]
Во второй раз вытяжной парашютик «выстрелил» в лицо летчику. Тот, не растерявшись, схватил его, не дав запутаться. С тех пор Алеша раскрывал парашют, лишь убедившись, что самолет остался далеко вверху.
Однажды несколько строп прошли поверх купола. Получился так называемый перехлест — явление довольно редкое и опасное: купол съежился, площадь его уменьшилась, скорость спуска резко возросла. Действуя по инструкции, Алексей попытался раскрыть запасной парашют. Купол полагалось, придерживая руками, бросить, вернее, вывалить по ветру. Алеша же, не сумев сориентироваться, направил против ветра, и его обмотало шелком, как куколку. Он отчаянно старался распутаться — до самой земли. Затем оглушающий удар и…
На счастье, внизу был глубокий снег.
Среди встречавших его на земле была Римма Литова — студентка, инструктор по лыжам, начинающая парашютистка. Алеша помогал ей, точнее, делал за нее чертежи, и как-то раз вечером, когда они остались вдвоем, Римма, смущаясь, прошептала непонятные слова:
— Сетуле менуа…
Потом она призналась, что по-фински это означает: «Поцелуй меня». Плотников так никогда и не удосужился проверить правильность перевода…
А тогда на аэродроме Римма подбежала к нему первой, помогла освободиться от парашюта. По ее словам, Алеша был бледен как мел и нес какую-то бессмыслицу.
И еще один раз был Алексей Плотников на волосок от гибели. В канун Победы Москву посетила болгарская делегация. Ее привезли на аэродром. Из парашютистов в этот момент оказался один Алеша. На него быстренько надели парашют и дали задание: продемонстрировать затяжной прыжок с полутора тысяч метров.
В те годы парашютистов не учили управлять своим телом в свободном падении. Инструкция запрещала убирать руку с вытяжного кольца.
Алеша должен был раскрыть парашют через десять секунд после отделения от самолета. Но на четвертой секунде он попал в плоский штопор: голова начала быстро вращаться по малому кругу, а ноги по большому. Полагалось немедленно выдернуть вытяжное кольцо, но это означало бы, что задание не выполнено. И Алексей, стиснув зубы, отсчитывал секунды.
Купол не заполнился воздухом, как обычно, а вытянулся колбасой. Стропы были скручены. Тело Алеши вращалось вокруг оси, и он догадался ускорить раскручивание. Парашют раскрылся, но до самой земли вертело Алешу то в одну, то в другую сторону.
…В тот злосчастный день отправиться за бензином решили на двух машинах. Вместо Алеши напросился случайно заехавший на аэродром Толя Алексеев, его посадил к себе Цветков.
Возможно, если бы летел Плотников, все бы обошлось благополучно. Но в самолете летчика-штурмовика оказался штурман с транспортного «Дугласа», который понятия не имеет о настоящем полете!
На машине Кривого стоял новый мотор, к тому же форсированный. У Цветкова — старый и слабенький. Лететь парой было тяжело. Договорились встретиться на подлете к цели. И вот Кривой отмеривает круг за кругом, а Цветкова нет и нет. Радио на самолетах отсутствовало. Оставалось лететь обратно.
Берег Москвы-реки. Толпа. Перевернутый самолет… Нужно быть Кривым, чтобы приземлиться там, где приземлился он.
Цветков погиб сразу, Алексеев еще жил. Он успел сказать:
— Летели бреющим. Подвел мотор. Впереди крутой берег. Перевалили. А там линия электропередачи…
Сколько еще потерь будет в жизни Плотникова! Но та, первая, оказалась для него жестоким откровением. Здесь же, на аэродроме, уйдя подальше в поле, он сочинил стихотворение:
Лежа на пожухлой траве аэродрома, плакал Алеша Плотников.
Много лет минуло, а он все вспоминал незабываемое — войну, госпиталь, бомбежки, рассказы раненых, свой первый парашютный прыжок, когда не видишь земли и лишь динамический удар раскрывшегося парашюта выводит из оцепенения… И на этом фоне — как нечто обобщающее — безусое лицо Толи Алексеева.
«Поедем туда, где бьется сердце… Поедем туда, где бьется сердце…» — до чего же нелепа эта неизвестно откуда взявшаяся фраза! Он повторял ее бездумно, не вникая в смысл, словно отсчитывал секунды.
Внизу распласталась неестественно плоская земля. Была она как выцветшая от времени акварель под пыльным стеклом. Казалось, стекло вот-вот разобьется: оно кренилось из стороны в сторону, вставало на ребро, переворачивалось, исчезало из глаз и снова возникало в поле зрения.
Воздух был упруг, переполнял легкие, затрудняя дыхание. Его струи пронизали тело, точно рентгеновские лучи.
Земля приближалась.
«Поедем туда, где бьется сердце…»
Еще несколько минут назад воздушный стрелок старший сержант Сергей Соловьев, восемнадцати лет, отстреливался от «мессершмиттов». Штурмовик Ил-2 с надписью на фюзеляже
