Будет револьвер - будем путешествовать - [16]

Я усмехнулся, встал рядом с кроватью, взял его за плечо и потряс.

— Вставай, ты, ленивый...

Я отдернул руку. Человеческая кожа не может быть такой холодной, по крайней мере, не у живых. В горле у меня пересохло.

— О, господи, — произнес я. — Нет, Джим...

Мне доводилось видеть много покойников, но я вышел из дома и простоял снаружи почти десять минут, прежде чем смог вернуться в спальню. Затем я внимательно все осмотрел. На маленьком ночном столике возле кровати Джима лежал пистолет, полностью заряженный. Он всегда держал его под рукой, но воспользоваться, когда пришло время, не сумел. Я посмотрел на маленький 32-й, легко уместившийся в моей ладони, и положил его в карман. Я сумею им воспользоваться.

В шкафу были кой-какие предметы женской одежды, но я опознал их, как принадлежащие невесте Джима, привлекательной рыжеволосой девушке по имени Гэйл Винтер. Они были помолвлены уже год. Гэйл прекрасно подходила Джиму. Она набирала для него чистовой вариант книги, готовила кофе, окружала любовью и заботой. Гэйл терпеливо ожидала свадьбы, но у Джима были другие приоритеты — свадьба должна была состояться только после выхода его книги в печать. У него были свои мотивы, не такие как у обычного автора. Джим был не просто бывшим репортером, он был еще и бывшим коммунистом. Вот так-то.

* * *

Я позвонил в Отдел по расследованию убийств и направился в здание суда. Я обыскал весь дом Джима, но не нашел никаких следов рукописи. Я имел хорошее представление о ее содержании, поэтому ехал в центр города не торопясь, размышляя о Джиме, о самой книге, о том, не из-за нее ли он был убит.

За годы до нашего знакомства, Джим работал репортером в одном из нью-йоркских ежедневников, тогда-то он и вступил в партию. Он был умный, трудолюбивый, с хорошо подвешенным языком, и его ячейка состояла из других репортеров, писателей, даже парочки радиокомментаторов. Они были сведущи в искусстве лжи, манипулирования словами и фактами, легко могли сделать черным серым, а иногда, когда все лжецы работали вместе, черное — белым.

Джим быстро делал карьеру в партии, а еще быстрее — писательскую. Приятели-коммунисты поддерживали его, хвалили его публикации, и когда он написал свою первую книгу, прокоммунистический роман, партийная клика рукоплескала и обеспечила ему солидные продажи.

Джим порвал с партией в 1945, сразу после разоблачений Дуклоса, подвергся стандартной обструкции, пошел в ФБР и предстал перед комитетом Конгресса. Теперь уже Джеймс Брэндон, который был белым, в одночасье стал черным. Следуя отработанной модели, его исключили из профсоюза, уволили с работы; он перебрался на побережье и начал писать свои, как он шутливо выражался, «разоблачения». В действительности же, он не шутил.

Книга рассказывала о мощной пропагандистской машине в Соединенных Штатах, в особенности о большом числе коммунистов в издательской индустрии. Упоминалась и его личная история, но в целом это было фундаментальное исследование, с указанием имен, дат, мест, цитатами из документов Конгресса и партийной литературы. Как говорил Джим, это будет серьезным ударом по промывателям мозгов.

А теперь Джим Брэндон был мертв, а его книга пропала. Возможно, здесь и нет никакой связи.

* * *

На этот раз я ожидал в морге. Эймос Уэйд примчался в здание суда сразу же, как получил сообщение, и здесь нас собралось уже с полдюжины человек. Позади меня открылась дверь, и вошел помощник коронера.

Он сказал, обращаясь ко мне:

— Он выпил немного, но смерть наступила в результате сердечной недостаточности — проще говоря, сердце просто отказало.

Он сморщил губы, нахмурившись. Я был ошеломлен. Мне даже в голову не приходило, что Джим мог умереть от естественных причин.

Но помощник коронера продолжал:

— Чрезвычайно тонкая игла была введена сквозь левый сосок, между ребрами, прямо в сердечную мышцу. Он получил крупную дозу дигиталиса, вот поэтому и отказало сердце. — Он покачал головой, все еще хмурясь: — Мы бы не обнаружили это, по крайней мере, не так скоро, но у нас уже имеется пара других, убитых таким же образом.

Надолго установилась тишина. Затем я спросил:

— Пара других? Кто они?

Он указал на Эймоса:

— Он может вам об этом рассказать.

Лицо Уэйда выглядело изможденным.

— Оба были местные комми, — произнес он спокойно. — Предположительно, у них возникли кое-какие проблемы с партией. — Он замолчал, нахмурился, затем неожиданно щелкнул пальцами и резко развернулся на пятках. — Пройдем в мой офис, Шелл.

Мы вернулись в здание суда. У Эймоса ушло пятнадцать минут, чтобы найти, что он хотел, затем он ухмыльнулся мне:

— Рост шести футов два дюйма, шрамы от прыщей... — Он продолжил, дав мне подробное описание человека, которого я застрелил.

Затем позвонил в комнату детективов и в Отдел по расследованию убийств. Вскоре посыльный принес глянцевый фотоснимок. Эймос взглянул на него и протянул мне:

— Отто Реймс.

— Тот самый парень. Еще один комми?

Он кивнул:

— Его описание выглядело знакомым, но только после того, что произошло с Джимом, меня осенило. Отто задерживался по обвинению в мошенничестве, организации демонстраций, парада по случаю Первомая, распространение коммунистических листовок и т. д. — Он криво усмехнулся.