Будденброки - [11]

— Приду, приду немного погодя! Иоганн Будденброк хочет сыграть нам на флейте, я должен его послушать. Au revoir, messieurs…[27]

До слуха шестерых мужчин, уже вышедших в ротонду, донеслись из ландшафтной первые звуки флейты; консульша аккомпанировала свекру на фисгармонии, и легкая, грациозная, звонкая мелодия поплыла по обширным покоям будденброковского дома. Консул прислушивался к ней, пока еще можно было что-то услышать. Как охотно остался бы он в ландшафтной помечтать под эти звуки, успокоить свою встревоженную душу, если бы не обязанности хозяина дома!

— Подай в бильярдную кофе и сигары, — обратился он к горничной, встретившейся им на площадке.

— Да, Лина, живехонько! Гони-ка нам кофе, — повторил господин Кеппен голосом, идущим из самой глубины его сытой утробы, и сделал попытку ущипнуть красную руку девушки. Слово «кофе» прозвучало так гортанно, что казалось — он уже пьет и смакует вожделенный напиток.

— Можно не сомневаться, что мадам Кеппен все видела через стеклянную дверь, — заметил консул Крегер.

А сенатор Лангхальс спросил:

— Так ты, значит, поселился наверху, Будденброк?

Лестница справа вела на третий этаж, где помещались спальни консула и его семейства. Но налево от площадки тоже находилась целая анфилада комнат. Мужчины с сигарами в зубах стали спускаться по широкой лестнице с белыми резными перилами. На следующей площадке консул снова задержался.

— В антресолях имеются еще три комнаты, — пояснил он, — маленькая столовая, спальня моих родителей и комната без определенного назначения, выходящая в сад; узенькая галерея здесь выполняет роль коридора… Но пойдемте дальше! Вот, смотрите, в эти сени въезжают груженые подводы и потом через двор попадают прямо на Беккергрубе.

Огромные гулкие сени были выстланы большими четырехугольными плитами. У входных дверей, а также напротив, в глубине, располагались конторские помещения. Кухня, откуда еще и сейчас доносился кисловатый запах тушеной капусты, и проход к погребам находились по левую руку от лестницы. По правую же, на довольно большой высоте, шли какие-то странные, нескладные, но тщательно покрашенные галерейки — помещения для прислуги. Попасть в них можно было только по крутой наружной лестнице. Рядом с этой лестницей стояли два громадных старинных шкафа и резной ларь.

Через высокую застекленную дверь, по ступенькам, настолько плоским, что с них могли съезжать подводы, мужчины вышли во двор, в левом углу которого находилась прачечная. Отсюда открывался вид на красиво разбитый, но теперь по-осеннему мокрый и серый сад, с клумбами, прикрытыми от мороза рогожами; вид этот замыкала беседка с порталом в стиле рококо. Но консул повел своих гостей налево во флигель, — через второй двор, по проходу между двумя стенами.

Скользкие ступеньки спускались в сводчатый подвал с земляным полом, служивший амбаром, с чердака которого свешивался канат для подъема мешков с зерном. Они поднялись по опрятной лестнице во второй этаж, где консул распахнул перед гостями белую дверь в бильярдную.

Господин Кеппен в изнеможении плюхнулся на один из стульев с высокими спинками, стоявших вдоль стен большой, скупо обставленной комнаты.

— Дайте хоть дух перевести, — взмолился он, стряхивая мелкие дождевые капельки со своего сюртука. — Фу-ты, черт возьми, прогуляться по вашему дому — целое путешествие, Будденброк!

Здесь, так же как и в ландшафтной, за чугунной печной дверцей пылал огонь. Из трех высоких и узких окон виднелись красные, мокрые от дождя, островерхие крыши и серые дома.

— Итак, карамболь, господин сенатор? — спросил консул, доставая кии. Затем он обошел оба бильярдных стола и закрыл лузы. — Кто составит нам партию? Гретьенс? Или вы, доктор? All right[28]. Ну, тогда Гретьенс и Юстус будут играть вторыми? Кеппен, и ты не отлынивай.

Виноторговец поднялся с места и, раскрыв рот, полный сигарного дыма, прислушался к яростному порыву ветра, налетевшему на дом, дождем застучавшему по стеклам и отчаянно взвывшему в печной трубе.

— Черт возьми! — проговорил он, выпуская дым. — Не знаю как «Вулленвевер»[29] войдет в гавань. А, Будденброк? Ну и собачья же погодка!

— Да, вести из Травемюнде поступили весьма неутешительные, — подтвердил консул Крегер, намеливая кий. — Штормы вдоль всего берега. Ей-богу, в двадцать четвертом году, когда случилось наводнение в Санкт-Петербурге, погода была ничуть не хуже… А вот и кофе!

Они отхлебнули горячего кофе и начали игру. Но вскоре заговорили о таможенном союзе[30]… О, консул Будденброк всегда ратовал за таможенный союз!

— Какая блестящая мысль, господа! — воскликнул он, сделав весьма удачный удар, и обернулся ко второму бильярду, где только что было произнесено «таможенный союз». — Нам бы следовало вступить в него при первой возможности.

Господин Кеппен держался, однако, другого мнения. Нет, он даже засопел от возмущения.

— А наша самостоятельность, наша независимость[31]? — обиженно спросил он, воинственно опершись на кий. — Все побоку? Посмотрим еще, как примет Гамбург эту прусскую выдумку! И зачем нам раньше времени туда соваться, а, Будденброк? Да боже упаси! Нам-то что до этого таможенного союза, скажите на милость? Что, у нас дела так плохи?..