Будда - [166]

По преданию, всякие человеческие беды для Просветленного начались с семидесяти лет, если он, разумеется, до них дожил. Его последователь и благодетель царь Бимбиса-ра был смещен приемным сыном Аджаташатру и вскоре его уморили голодом в тюрьме. Со временем новый царь Магадан признался в своем страшном преступлении и покаялся Просветленному. Умерла от горя жена Бимбисары Деви, сестра Прасенаджита. Тут же началась затяжная война между Кошалой и Магадхой за возвращение Прасенаджи-ту сестринского приданого. А приданое, если помнит читатель, было солидное — несколько деревень с плодородными землями к северу от Варанаси.

Последние дни Прасенаджита были ужасны. Новость о перевороте в Кошале, совершенном генералом Караяном, застала его в дороге, он возвращался домой. Но понимая, какая ему грозит опасность, он направился в Магадху, надеясь найти там защиту у своего племянника. Надежда на этого юношу была слабая. И племянник этот был ему неродной, не от сестры Деви, и война с Магадхой только закончилась. Но ситуация оказалась даже хуже, чем Прасенаджит предполагал. В Магадхе его ненавидели простые люди и вельможи. Первые — за начатую войну, а вторые — за широкие жесты, непродуманные решения и неопределенность во всем. У Просветленного не было обид, но и особого почтения тоже. Когда ему сообщили, что растерзанный гиенами труп прежнего царя Кошалы нашли крестьяне неподалеку от северных ворот Раджагрихи, он несколько раз повторил слово, которое произносил в таких случаях всегда: «Карма, карма, карма!»

Известно, что Аджаташатру запретил страже впускать Прасенаджита в город. Смерть кошальского царя тогда еще не предвещала уничтожение шакьев. По преданию, эта трагедия произошла за год до Паринирваны Просветленного.

С временем трагической гибели Прасенаджита совпали малоприятные вещи, непосредственно затрагивающие жизнь Гаутамы Будды и судьбу его общины.

Устроил бунт в сангхе его двоюродный брат и шурин, родной брат Яшодхары — Дэвадатта. Нашел место, где разоблачать Просветленного, — на холме Гайясиса, там брахманское жречество от ненависти к нему после Огненной проповеди скрипело зубами и только думало, как уничтожить его и сангху.

Своим вселенским ухом Просветленный улавливал их вопли и повизгивания — убить его, убить, убить! Гаутама Будда оставался бесстрастным и сосредоточенным.

Дэвадатта вошел в доверие к Аджаташатру и убедил его избавиться от отца. Затем его интриги привели к расколу общины, и вот теперь он решил убить Просветленного. Он нанял тридцать одного головореза из лучников Аджаташатру. Его коварный план состоял в том, что первый из них убьет Будду, второй убьет убийцу и следующий убивает предыдущих, и так дойдет до последних шестнадцати, которых Дэвадатта собирался устранить собственноручно. Так он задумал сохранить тайну убийства. Понятно, что его вероломный план не осуществился. Как только лучники увидели Истинносущего, они прониклись к нему неизъяснимой симпатией. Так случалось не раз и с другими людьми, с кем общался Гаутама Будда.

Чего только не придумывал его родственник! Скатил огромный валун с горы, направляя его прямо на Истинно-сущего, но валун налетел на другой камень и разбился на куски. Один из них оцарапал до крови ногу Дэвадатте.

В последнем покушении Дэвадатта орудием убийства сделал свирепого слона Налагири. Слон, трудно в это поверить, был пивным алкоголиком и в день выпивал по бочке пива. Дэвадатта увеличил этот объем в два раза. Шурин Просветленного уговорил Аджаташатру выпустить указ, согласно которому горожанам запрещалось под угрозой сурового наказания выходить на улицу. На следующий день город замер в ожидании. Казалось, что балконы рухнут под тяжестью набившихся в них людей. С широкой террасы дворца за происходящим наблюдал царь Аджаташатру.

Дэвадатта знал время, когда Гаутама Будда обычно выходил на улицу за подаянием. До команды слон стоял в загоне. Люди Дэвадатты были готовы по знаку открыть ворота. Некоторые горожане делали ставки, кто ставил на слона, а кто на известного шрамана. Вдруг появился он сам, великий Просветленный, ради кого собрался народ. Он шел с кружкой для подаяния в руке, величественный, как всегда. Его окружали монахи, каждый хотел отдать за него жизнь и вступить в схватку со слоном. Просветленный успокоил своих учеников, сказав, что как-нибудь справится сам. Издали послышался рев слона. Он топал по-слоновьи тяжело, под его ножищами, казалось, треснет земля. Неожиданно, откуда-то сбоку, из дома на улицу выбежала девочка. Слон находился от нее метрах в пятидесяти. Гаутама Будда заслонил собой ребенка и твердым голосом, но с любовью в сердце сказал слону: «Ну чего ты разбушевался?» Поток его любви напоминал льющиеся с неба реки солнечного света после окончания муссонных дождей, когда земля и все, что на ней, захлебывается счастьем. Слон, оказавшийся в этих полноводных реках радости и любви, легкой походкой подошел к Истинносущему, хоботом вобрал пыль с его ступней и выдул ее себе на голову. Потом он виновато склонился перед Гаутамой Буддой.

Зависть душила Дэвадатту, он задыхался до синевы губ, когда вспоминал о Просветленном. Он пугался собственной порочности. Ее было в нем не в меру. Дэвадатта успокаивался, когда щедро делился ее излишками с каким-нибудь с виду благопристойным человеком.