Будь счастлив, Абди! - [26]

— Много лет назад, когда наши прадеды были молодыми людьми, к нам в Дессие приехали белые священники, — продолжал он.

— Чем же это связано с вашей болезнью? — удивился я.

— Нет, болезнь моя с ними не связана, но лечение ее зависело от них.

Последние слова больной произнес с уверенностью, чем еще больше усилил наше недоумение.

— Город Дессие был тогда маленьким поселением из тукулей, и к нему примыкал большой густой лес. Белые люди пришли к нам мирно, никогда не обижали нас и даже помогали, если кто заболел или попал в беду. Как будто все шло хорошо, наши люди прониклись к ним уважением, а это они очень ценили.

Тогда, доктор, еще не было у нас такого цельного государства, как сейчас, в каждой провинции был свой негус, свои войска. Негус провинции Уалло принял белых людей с почетом, разрешил им жить, как они хотели, не обижал их.

— Когда же это было? — старался я уточнить время.

— Точно я не могу сказать. Это было до императора Каса.

Старики говорят, что прошло больше ста лет с тех пор. Но сказания о том периоде жизни люди провинции Уалло помнят хорошо…

От неграмотного жителя Эфиопии вы никогда не узнаете ни одной исторической даты. Их летосчисление связано с именами правителей и событиями прошлого. Эфиопы прекрасно понимают друг друга, но непосвященному человеку, такому, как я, приходится обращаться за справками.

Рас Каса, — объяснил мне переводчик, — сто лет назад объединил княжества Эфиопии и создал единое государство. Это не понравилось англичанам, и в 1867 году они объявили нам войну и свергли императора. Наш народ часто вспоминает Рас Каса — он хотел освободить Эфиопию от белых захватчиков. Габреиесус Тесемма говорит об этом императоре, значит, это было не меньше ста лет назад.

— Да, это было до Рас Каса, — продолжал рассказчик. — Вы никогда не были в Уалло?

— Нет, не был, — ответил я.

— И в Дессие не были? — удивился Тесемма.

— Тоже не был.

— Жаль. Видимо, вы не охотник. Вот где можно хорошо поохотиться! А город Дессие теперь не тот, что был раньше. Ну, я отклонился от своего рассказа, а вы торопитесь… Так вот, как я уже говорил, белые пришельцы были очень мирные люди. По вечерам в выстроенном храме раздавалась музыка, а под его куполом протяжно звонил колокол, зовя людей на молитву.

Священником у белых людей был некий монах Бартоломео. Он читал проповеди, умел говорить с нашими людьми, не считался с лишениями, если это вызывалось необходимостью. Не раз, бывало, войдет он в тукуль скотовода и, усевшись у огня, начнет говорить о белом боге. Вовремя распознавал горе людей, помогал в беде, лечил больных и таким образом стал всеми уважаемым человеком.

Прошли годы. Священник Бартоломео, как ни странно, все больше крепчал, только волосы его стали совсем белые. За это время он смог многих из нас приобщить к своему богу, и на вечерние молитвы народ уже валил толпами, заполняя храм. Наши люди забыли свое священное дерево и перешли под власть белого бога.

— Какое священное дерево? — прервал я Габреиесуса.

— Видите ли, мы раньше поклонялись дереву и считали его своим богом. Молясь дереву, каждый должен был оставить память на его ветвях. Обычно привязывали полоску ткани и задумывали при этом какое-нибудь желание и слова, обращенные к божеству. Люди когда-то любили ходить к огромному баобабу, что стоял у реки, и считали его своим божеством. Баобаб был добр к нашим людям, потому что все их желания исполнялись, если они хорошо работали на полях и дома. Старый Бартоломео не осквернял это дерево и даже иногда приходил к нему сам и долго простаивал в раздумье у его могучего ствола. Наших людей, принявших белого бога, Бартоломео называл католиками и выдавал им крестики для ношения на шее.

Приближался большой праздник белого бога. На одну из вечерних молитв собралось много народу, были люди и из окрестных селений. Голос Бартоломео торжественно звучал под сводами храма, органная музыка лилась, волнуя сердца.

Абуна, или на их языке священник, рассказывал о муках Иисуса, принявшего на себя страдания людей. Все были поглощены его словами. Даже лес притих, вслушиваясь в проповедь отца Бартоломео.

Перед образами зажглись лампады, люди склонили колени в жаркой молитве. Дверь храма была настежь раскрыта, и на паперти лежал широкой полосой свет от сотен свечей. Казалось, образ бога сейчас витал над головами прихожан: настолько глубоко молящиеся прониклись взволнованной проповедью священника.

Отец Бартоломео простер руки к небу, его седые волосы стали огненного цвета, лицо передавало страдания Иисуса. Он был сам похож на божество, явившееся из бездны наступающей ночи.

Вдруг люди в храме заволновались. Последние ряды, что были ближе к входу, уже не слушали проповеди и все время, смеясь, оборачивались к двери. Смех передавался другим. Лицо отца Бартоломео стало страшным от возмущения при виде кощунствующих в храме прихожан. Но когда он бросил свой взгляд на входную дверь, то смутился не меньше прочих.

В проеме двери стояла большая белобородая обезьяна. Забавно оттопыривая губы и обнажая острые клыки, она била огромными кулачищами себя в грудь так, что та гудела, как барабан.