Будь проклята, Атлантида! - [35]

Плавание продолжалось три дня. На четвертый в прибрежном городке Ронаде Храд нанял повозку, запряженную рослым бородатым лосем. Теперь, когда дом был совсем рядом, старый воин изнывал от нетерпения. Он заорал на бестолкового, топчущегося гия и за шиворот втащил его в легкую повозку на высоких колесах. Эти удивительные круглые ноги так прыгали по рытвинам, что глазевший по сторонам Ор дважды прикусил язык.

Дорога нависла над сильной рекой, бегущей навстречу из ущелья. Храд ерзал на сиденье. Даже сморщенная шрамом щека у него вроде разгладилась от предвкушения встречи с семьей. Воин то хрипло напевал, то беззлобно покрикивал на возницу-япта.

К середине дня бока ущелья раздались. Дорога спустилась к реке, похожей на Оленью. Но здесь по склонам тянулись террасы полей с ровными рядами растений. Журчала вода в канавках. Там и тут Ор снова видел согнутые фигуры людей, делающих какую-то работу. Даже в родную для гия жизнь гор вторгся непонятный мир узкоглазых.

Мысли Храда, обгоняя повозку, мчались к дому, где старый воин не был уже три года. Теперь он едет туда не на короткий месяц отдыха, добытый подвигом в сражении, не лечить очередную рану, а на весь остаток дней, отмеренных ему богами. Как она пойдет – жизнь без походов, биваков, боев?..

Новые заботы уже тревожили душу. Как заполучить в счет награды землю получше? Староста обязательно постарается подсунуть сухой ломоть на крутизне, где больше камней, чем земли. Как заставить младшего сына, которого удалось впихнуть на самый краешек круга властных, больше думать о возвышении и меньше об удовольствиях? А для младшей дочери пора искать мужа… И когда впереди знакомо сдвинулись вправо склоны, Храд, задохнувшись от волнения, вдруг пожалел о воинской жизни, состоявшей из команд и бездумного повиновения.

Над рекой раскинулось селение, окруженное стеной из глины и камней. Над домами поднимались заостренные, как копья, тополя. Дома – побогаче из камня, попроще из глины – окружали хлевы, хранилища. На плоских крышах желтело сохнущее зерно. В стороне вытянулись два длинных, наполовину ушедших в землю строения для общинных запасов. Когда-то сюда сносили половину урожая, и старейшины решали, как ее использовать. Нынче другие времена: после жатвы сюда сносят долю Подпирающего, а остальное время амбары стоят пустые.

От селения тропы вели к желтеющим по склонам полям. Вон те три уступа – Храдовы, и еще два участка у реки. Ого, без него убрали обломки с бурой плиты и наносили земли – хорошее вышло поле, но ограда слаба… Нет, Храд уже не жалел, что возвращается!

Усталый лось, чуя близость жилья, с разгону одолел подъем к селению. У ворот повозку встретила толпа детей. В горном селении приезд воина-земляка был большим событием.

Ор с волнением смотрел на стойбище, где ему, возможно, предстояло провести всю жизнь. Оно больше походило на пристанище людей, чем города с их дырявыми скалами домов, но глухие ограды, выросшие по приказу деревья, поднятые над землей землянки были все же чужды и непонятны.

Храд ткнул возницу, и они свернули в раскрытые ворота одной из оград. Заученно взвалив на плечо мешки, Ор заковылял на затекших ногах к дому из грубо обтесанных камней с узкими щелями окон под крышей.

Предупрежденная детьми, семья воина ждала у входа. Впереди стояла полная женщина в длинном меховом плаще. У нее было плоское лицо с широким, слегка приплюснутым носом; губы – тоже широкие, но не выпуклые, как у коттов, а будто стесанные ножом. За старой Матерью стояли две молодые пары. Ор подумал – ее дочери и их охотники. На самом деле было наоборот. Из третьего ряда выглядывали девушка и несколько любопытных детских головок. Поодаль толпилось с десяток людей разных племен в грубых серых накидках.

С удивлением Ор увидел, что женщина, которую он счел главой семьи, низко склонилась перед Храдом, протянув руки. За Старой то же проделали остальные Все совершалось молча, с каменными лицами. Только у девушки из заднего ряда в раскосых глазах прыгали радостные огоньки.

Когда ритуал закончился, Мать, впервые разжав губы, произнесла: «Сойди с корабля, войди в дом». Ор понял слова и даже оглянулся, отыскивая корабль. Семья расступилась, и Храд шагнул к двери.

Старший из встречавших мужчин взял у Ора мешки, взвесил их на руках и довольно чмокнул губами. Тонкоусый либиец, взяв Ора за локоть, ввел в низкое, обмазанное глиной строение, где лежали вязанки травы, и пахло скотом – не оленями, но тоже приятно. Видя, что Ор не знает ут-ваау, усач послал куда-то молодого соплеменника. Рабы дружелюбно улыбались новичку, один, с кожей еще чернее, чем у Айда, протянул ему горсть орехов.

Запыхавшись, вошла пожилая гиянка и заговорила с Ором. Он так давно не видел гийских матерей, что от волнения и радости заплакал. Женщина обняла его, и Ор вдруг почувствовал себя ребенком, которого гладят шершавые руки матери.

До здешних рабов не дошло и слухов о Севзе. Знали, что где-то идет война, но кого с кем? Ор теперь подправлял события еще смелее, чем в подвале дома путников. Жадные глаза и стиснутые кулаки слушателей вдохновляли его. Сейчас они вместе с рассказчиком и могучим Севзом шли по тропам, пробивали копьями кожаные щиты, вдыхали дым горящих крепостей…