Будь осторожен, незнакомец! - [144]

— Так значит, все же, это был не Айвз, — сказал он. — Это был ты…

И тогда он бросился на Фрума. Он схватил его руками за полы сюртука, пытаясь стащить с лошади. В нем не осталось никакой мысли, никакого желания, кроме желания убить, и вкус гнева доставлял ему радость. Никогда прежде он не давал полную волю гневу, но теперь он познал его силу. Гнев — вот тот инструмент, который делает человека полноценным в этом мире клыков и когтей. Теперь и он мог бы воздвигнуть памятник гневу; теперь он сам был боевым барабаном грома. Он нашел себя.

Как будто сквозь дымку увидел он испуганный взгляд Фрума и ошеломленное лицо Чарли Фуллера. Он услышал грязное ругательство, вырвавшееся у Грейди Джоунза, увидел, как у того в руке появился револьвер, опустился вниз и изверг пламя. Что-то жёстко ударило его в грудь, и у него осталась лишь одна мысль. Он хотел утащить с собой Фрума. Он пытался крепко держать Фрума, пока падал, падал, падал… А потом пришла тьма…

При свете первых звезд Лаудон выехал из бедлендов, чувствуя себя усталым и разбитым, ощущая в себе пустоту. За ним люди с «Длинной Девятки» гнали лошадей и коров, найденных у Замковой Излучины; вместе с ею командой была группа Текса Корбина, на которую они наткнулись среди каньонов. Черт побери, они чуть не засыпали друг друга пулями, когда встретились! Текс был взвинченный и не знал, друзья приближаются или враги. Он не нашел у Замковой Излучины ни души, но это ничуть не успокоило его, и он готов был в любой момент начать пальбу.

Лаудон оглянулся. Теперь уже не виден столб дыма там, где, должно быть, вовсю пылали постройки старого дровяного склада. Он вылил керосин из каждой лампы и фонаря, какие смог найти. К утру там не останется ничего, кроме груды обгорелых развалин.

Лаудон ехал сейчас в замкнутом мире, хоть и не настолько замкнутом, как в каньонах. Луны еще не было, да и не много света она прибавит, когда появится. Наверное, он должен бы всей душой рваться на «Длинную Девятку». Он не ел с самого утра, но сейчас не думал ни о пище, ни о постели, хотя ощущал и голод, и усталость. К нему снова вернулось оцепенение мысли и не оставляло его.

Наконец впереди забрезжили огни ранчо. Двигаясь почти точно на запад, он видел и слабый огонек в окне школы. Плохие, черные дела творились сегодня. Элизабет уже, должно быть, знает. Какой-нибудь проезжий остановился у школы и рассказал ей, что произошло в Крэгги-Пойнте; да, может, сам Фрум. И все равно ему хотелось поехать к ней. Ей понадобится его плечо. В такой день человеку нужна опора.

Но сначала, однако, надо загнать за ограду найденный скот и доложить Фруму. Он, Джесс Лаудон, был управляющим и имел обязанности, которые надо выполнять. Управляющим?.. Господи, но это значило что-то раньше — что-то большое и гордое… а сейчас даже само слово «управляющий» прозвучало бессмысленно, когда он произнес его про себя. Быть управляющим — это почетное дело, только если человек может гордиться клеймом своего ранчо, гербом, которому служит. Но где же тогда потерял он эту гордость? Он вспомнил, как Фрум велел поджечь «Ассинибойн» и Эйб Коттрелл начал возражать, а Фрум сказал: «Все равно мы его сожжем». И лицо у него было каменное, и видно было, что на все ему наплевать, кроме собственного желания.

В темноте стали видны постройки «Длинной Девятки». Лаудон слез с лошади, открыл ворота огороженного пастбища и дал людям сигнал загнать скот внутрь. В темноте в загоне были видны и другие лошади — те самые, которых возвратили после первого нападения на Замковую Излучину, те самые, о которых Фрум так и не собрался сообщить законным владельцам.

Лаудон въехал во двор ранчо вместе со своими людьми. Тут было довольно много наездников, хотя и не столько, как в прошлый вечер; но все еще многие ребята с «Письменного Л», «Стропила С» и «К в рамке» болтались во дворе. Какого черта они не отправились назад по своим ранчо? Дело, ради которого их тут собрали, сделано. А потом Лаудон подумал, что общие воспоминания и общий стыд заставляют их жаться друг к другу.

В доме были освещены почти все окна. Можно было подумать, что Фрум устроил что-то вроде праздника. Или это он просто потому, что сегодня уже не надо таиться в темноте? Наверное, там с ним Лэйтроп и Коттрелл, а может и Грейди Джоунз, он последние дни, кажется, больше времени проводит в хозяйском доме, чем в ковбойском бараке. Да нет, вот он, Грейди, здесь во дворе. Он стоял возле колодца, и Лаудон ощутил на себе его взгляд, взгляд такой напряженный, что Лаудон подумал — уж не дожидался ли он меня? Но Грейди ничего не сказал; просто стоял и смотрел.

«А пошел он к черту», — подумал Лаудон.

И Фрум пускай идет к черту тоже. Лаудон тяжело взобрался обратно в седло. Ему не хотелось видеть Фрума сегодня, ни для доклада, ни по какой иной причине, Пусть Текс Корбин расскажет хозяину все, что Фрум надо знать. Лаудон выехал со двора и направился к школе.

Он ехал медленно. Уж больно много досталось его коню сегодня. Он ехал в темноте, пытаясь не потерять из виду школу. Через некоторое время въехал в школьный двор — и сам удивился, что попал сюда. Задремал он в седле, что ли? Он сошел с коня, оставил его стоять на месте, бросив поводья на землю, пошел вперед — и удивился второй раз. У здания стоял маленький фургон, запряженный парой. Он подошел ближе и увидел в фургоне кожаный сундучок. Ему был знаком этот сундучок — он сам привез его на «Длинную Девятку».