БСФ. Том 17. Робер Мерль - [16]

— Вы его отпустите? — спросил Си.

— Похоже, что так, — ответил Морли, на круглом обветренном лице которого появилось выражение некоторой напряженности.

— В первый раз?

— Да.

Морли смотрел на дрессировщиков. Дельфин, освобожденный от носилок, находился в воде, а дрессировщики привязывали к упряжке примерно полутораметровую веревку, на конце которой был прикреплен маленький, похожий на клубок оранжевых ниток буй.

— Я вижу, что вы все-таки принимаете меры предосторожности, — заметил Си.

— Да, — кратко ответил Морли.

Дрессировщики одновременно подняли головы и взглянули на Морли. Из-за черных резиновых комбинезонов их коротко остриженные волосы казались более светлыми, а глаза — более ясными. Они стояли по бокам дельфина и, вцепившись в сбрую, крепко держали животное, которое, приоткрыв рот, тянулось в океан. «В открытом море, наверное, вкусная вода», — подумал Си.

— Отпускайте! — крикнул Морли, и лицо его исказилось от волнения.

Дрессировщики разжали руки. С полсекунды дельфин не двигался, затем сделал хвостом невероятной силы движение и рванулся, словно его катапультировали. Примерно на метровой глубине он мчался в морской простор. И секунды не прошло, как Си потерял его обтекаемое тело из вида, но буй, который дельфин тащил за собой, подпрыгивал на воде и обозначал его путь. Оранжевый цвет резко выделялся на темно-голубом фоне океана.

— Несется, как стрела, — проговорил Си.

— Он может выжать и больше, — с гордостью сказал один из дрессировщиков. — Ему мешает буй.

Морли не говорил ни слова. Буй подскакивал на водной глади, а Морли, сжав губы, встревоженно вглядывался, как с каждой секундой он удаляется все дальше.

— Этот малый рад порезвиться, — заметил Си. — На его месте и я бы потерял голову. А на вашем — начал бы беспокоиться.

Морли ничего не ответил.

— Включать? — нервно спросил один из дрессировщиков.

— Включайте, — приказал Морли.

Дрессировщик опустил звонок в воду и включил его. Прошла долгая секунда, потом оранжевый буй замедлил ход, поплыл зигзагами — казалось, он колеблется, — и повернул к берегу. Билл возвращался к земле.

— Удалось, — глухо произнес Морли.

Наступила тишина. Си, Морли и дрессировщики не отрывали глаз от оранжевого клубка. Зачарованные, они смотрели, как он подскакивал на мелкой зыби океана, пока дельфин на полной скорости возвращался к обществу людей.

Через две секунды смеющаяся, лукавая морда Билла появилась примерно в метре от дрессировщика, и тот дал ему рыбу.

— Поднимайте его, — облегченно вздохнул Морли. — На сегодня хватит.

Си взглянул на него. Морли выглядел усталый и счастливым.

— Пойдемте, — обратился он к Си. — Приглашаю вас в кафетерий. Теперь я с удовольствием выпью.

— Разрешите задать вам один вопрос, — начал Си, невольно идя в ногу с Морли. — Как вы думаете, почему он вернулся? Да, почему он вернулся, а не выбрал свободу, что в конце концов было бы естественно для живущего в неволе животного? Я знаю, вы скажете, он вернулся потому, что его поведение было обусловлено звонком и рыбой. Но когда речь идет о столь разумном животном, как дельфин, подобное объяснение не совсем удовлетворяет. Билл вполне мог сообразить, что рыбы в море вдоволь и он не нуждается в вашей…

Морли серьезно посмотрел на Си.

— Я сам задаю себе этот вопрос, мистер Си. И вот мой ответ: дельфин — общественное животное, а не одиночка. В море он живет в семье, и эта семья составляет часть вполне определенной группы дельфинов, владеющей в море территорией, за пределы которой она, вероятно, никогда не заплывает, с иерархией отношений, с организацией. Представьте, что мы «потеряли» бы Билла в нескольких километрах от берега. Куда бы он делся?

— Он мог бы попытаться найти другую группу.

— Это было бы не так просто. И он далеко не уверен, что уживется с ней.

— Понятно.

— А здесь, в Пойнт-Мугу, он прижился, им занимаются, его кормят, играют с ним, он нас знает.

— Вы полагаете, он вернулся потому, что у него установились с вами эмоциональные связи.

— Да, — ответил Морли. — Именно это я и имею в виду. Теперь его семья — мы.

«Из Вашингтона в Лос-Анджелес, из Лос-Анджелеса в Майами, из Майами в Сиэтл — какой абсурд, какая чудовищная трата времени, сил, денег, серого вещества только потому, что эти сволочи захотели поиграть со мной в прятки! Неделю, целую неделю бороздить из конца в конец Американский материк, бросаться из самолета в самолет, из отеля в отель, из одного исследовательского центра в другой, для того чтобы с трудом, по крохам собрать сведения, которые они могли бы сообщить мне менее чем за час. По правде говоря, джентльмены, я всесторонне обдумал этот ваш „блестящий образец поверхностного анализа“ и убедился в вашей беспредельной глупости. Ведь теперь, когда я влез в ваши дела, я не скоро вылезу из них. Я узнаю все, включая родословные ученых, имена которых вы, как вам кажется, так хитро скрыли от меня. Я буду знать их как облупленных, ваших дорогих ученых, мне не понадобится и полугода, чтобы выудить всю их подноготную. И вы, мастера поверхностного анализа, кое-что поймете, вам будет плохо, пожалеете, что на свет родились. Отныне стоит вам лишь пальцем пошевельнуть — мне станет известно, поднимете пресс-папье — и об этом я буду знать. Вы будете просвечены, разложены, отравлены, обработаны так, что вы и сами не почувствуете, кто тут распоряжается — вы или я».