БСФ. Том 17. Робер Мерль - [13]

— Вы в это верите?

— Да.

— Если бы я в это верил, мне оставалось бы сделать себе харакири.

Адамс рассмеялся.

— Ну ладно, — сказал Си, — спасибо, что проводили. Разрешите ли вы в случае, если мне потребуется какая-либо дополнительная информация, позвонить вам?

— Конечно, — ответил Адамс, слегка хлопнув его по плечу.

Едва Адамс вновь появился в кабинете, Лорример встал и пошел ему навстречу. Он сохранял свой величественный вид, но ни на лице, ни во всей его фигуре не осталось и следа той суровости, которая стесняла Си.

— Итак, — весело спросил он, — каковы его впечатления?

— Вы немного суровы. Я и мягче и сговорчивее. В следующий раз он будет иметь дело со мной. Мне очень понравился довод, которым вы пытались убедить его, что советская дельфинология не внушает вам никаких тревог, — прибавил Адамс.

— Удалось ли мне это?

— Думаю, что нет. В интуиции ему не откажешь, а о советской дельфинологии он знает больше, чем кажется.

— Вы угадали. Мне звонили из нашей разведывательной службы. Во-первых, Си не просто заурядный агент, как он это утверждает, а один из шефов научной разведки.

— Задним числом я чувствую себя весьма польщенным, — сказал Адамс с едва заметной улыбкой.

— Во-вторых, у него диплом физического факультета Йельского университета…

— И он спрашивал о турбулентных завихрениях?

— По-моему, этим он себя и выдал. Невежда притворился бы знающим.

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Лорример.

Вошедший передал Лорримеру большого размера фотографию и вышел.

— Наши ребята времени зря не теряли, — сказал Лорример. — Взгляните, Дэвид.

Адамс обошел письменный стол и склонился над плечом шефа.

— Отличный снимок, — усмехнулся он.

И, помолчав, добавил:

— Из каждой поры этого румяного лица сочится ложь.

— Ну, вы преувеличиваете, — возразил Лорример. — Многие средние американцы напускают на себя этот жизнерадостный вид.

Он бросил еще не просохшее фото на стол.

— Ну вот, — вздохнул он. — Он выслеживает нас, а мы — его. Какая нелепость!

— Интересно, — сказал Адамс, — удалось ли ему что-нибудь выудить из нашего разговора?

— Не думаю. Впрочем, сейчас мы это проверим.

Лорример выдвинул ящик стола — там оказался телефон — и снял трубку.

— Включите пленку. Сначала.

Он откинулся на спинку кресла, взял фотографию и стал в нее вглядываться, склонив голову набок.

— Наш межведомственный шпионаж — сущее бедствие. Какая трата времени! Этот бедняга Си вечером дома сам подглядывает за собой в замочную скважину, чтобы знать, что же он вынимает из собственных карманов!

Адамс засмеялся. В это мгновенье откуда-то из стенного шкафа, заполняя комнату, раздался голос Лорримера:

«— Апман! Вы получаете их из Парижа, мистер Си?

— Вы удивитесь, мистер Лорример, но я получаю их прямо из Гаваны.

— Значит, наша блокада неэффективна.

— Я бы этого не сказал. Мистер Адамс, прошу вас…»

Когда пленка кончилась, Лорример поднялся.

— Итак, Дэвид, что вы, думаете об этом нашем собеседовании?

Адамс улыбнулся:

— Блестящий образец поверхностного анализа…

Голый, потный, Си лежал на кровати в номере на пятнадцатом этаже отеля. Полторы тысячи совершенно одинаковых комнат; в каждой — те же большие лампы с подставками в форме огромных ананасов, те же портьеры с крупными желто-зелеными цветами, те же ванные с зеркальными дверьми — когда принимаешь душ, кажешься самому себе рыбой в аквариуме. Си обливался потом на своей металлической кровати; балки этой гигантской ночлежки тоже металлические. Ужас охватывал при одной только мысли об этом громадном улье и жалких людишках, какое-то краткое мгновенье перед смертью суетящихся во всех его ячейках, терзающихся в своих конурках бессонницей, любовью, заботами о деньгах, мыслями о самоубийстве. К чему все это, боже мой, ведь это же вопиющая бессмысленность! Си, обессиленный и вспотевший, грузно лежал на кровати. Черт побери, два раза подряд принял душ, помогло минут на пять, а потом стало еще хуже. Си потел, задыхался, холодная струя кондиционированного воздуха обдавала его еще не просохшие волосы. Он встал, выключил кондиционирование, попытался открыть окно — оно не открывалось; выхода нет — ледяной воздух или духота. В изнеможении он снова бросился на кровать; нервы его были напряжены, желудок свела мучительная судорога, скрытая, непрекращающаяся боль внутри охватила и печень. Чтобы сделать массаж, он, как в тесто, погрузил пальцы в свой вздувшийся живот, и он почувствовал себя так одиноко, что чуть было не снял трубку и не позвонил Бесси в Нью-Йорк. Это было глупо — что они сказали бы друг другу? Да и что их связывало? Немного притворства, немного слов, зато много молчания — даже ребенка не было.

«Я уже не прикасаюсь к ней, мне противны ее большие груди, ее дряблые телеса. Вот была бы радость — взять пистолет и разрядить обойму в жирное брюхо этой шлюхи! Вот уж пять лет, как я перестал выплачивать страховку. После смерти я хотел бы на несколько секунд воскреснуть, чтоб только увидеть ее рожу. Она снова выйдет замуж за первого встречного кретина и наплодит других кретинов. Вот для чего нужны эти мокрицы — для продолжения рода, — похвастаться им нечем». Он протянул руку — печень тотчас заныла, — взял конверт, куда был вложен текст перепечатанного с магнитофонной пленки разговора Лорримера и Адамса, который агент продолжал записывать и после того, как Си вышел из кабинета, и перечитал его. Эти типы приняли его за дурачка. Какая нелепость — чтобы побольше узнать о дельфинах, он вынужден пересечь Соединенные Штаты с востока на запад и забраться в Пойнт-Мугу. Бог мои, уже в Сайгоне все было мерзко и запутано: множества ведомств, служб и полиций. Время только и тратилось на то, чтобы пускать друг другу пыль в глаза, завидовать друг другу, сто раз делать одну и ту же работу, вместо того чтобы сосредоточить все силы на борьбе с вьетнамцами. Русские делают промахи от избытка централизации, а мы, наоборот, мы уже не в состоянии покончить с децентрализацией, с разбазариванием средств, изобилием ведомств, с манией взаимной слежки. Все мы кончим в сумасшедшем доме, от переутомления нас будут лечить электрошоком. Он снял трубку, попросил разбудить в семь утра, принял две маленькие пилюли. Теперь по ночам он глаз не может сомкнуть без пилюль. А наутро он будет чувствовать себя таким разбитым, что примет две пилюли «Нодоуз», чтобы в Пойнт-Мугу быть в форме.