Бруски. Книга IV - [50]

— Бесполезные горы.

— Почему? — спросили его.

— Да, что… ни сеять, ни пахать.

Пассажиры засмеялись, а Никита в душе смеялся над ними:

— Ишь нашли чем потешаться.

И иногда ему казалось, что вся эта «затея» с постройкой заводов — «пустая затея», и он ворчал:

— Машины стряпают. А кому они нужны? Чай, своей-то рукой всякое дело, как мать младенца в купели, купаешь. А машина что? Души в ней нет и любви к ней нет. К лошади подойдешь, видишь — глаза есть, морда есть, ноздри, дух есть, и охота поговорить с ней. А машине что скажешь? Железо.

И, сойдя с поезда, он пренебрежительно толкался среди людей, глядя только себе под ноги, будто не желая даже смотреть на то, что творится вокруг него. Но, войдя в ворота завода, он вдруг начал вытирать ноги, будто неожиданно с грязной улицы попал в чистую горенку: перед ним расхлестнулся своими белыми корпусами, гудронированными, лощеными дорожками, площадками, клумбами цветов — тракторный. И Никита растерялся, хотел кинуться обратно за ворота, чтоб отряхнуть пыль с пиджака и сапог, но тут же пришел в себя и, заметя усмешки других, пошел к сборочному цеху, нарочито шаркая каблуками, и даже хотел плюнуть, но кругом было так чисто, что ему показалось: плюнуть тут — это все равно, что подойти к зеркалу и плюнуть в него.

«Ты, пес их возьми-то! Всякую охоту к маранию отбили», — подумал он, но в сборочный цех вошел, так же пренебрежительно шаркая каблуками и толкая встречных.

В сборочном с конвейера сходил четырнадцатый по счету гусеничный трактор. Он на колесиках катился по рельсам. Впереди него лежали две гусеницы. Они растянулись и напоминали выпотрошенных удавов. Их надо было надеть на колеса трактора. И водитель, молодой парень, ведя по рельсам трактор, весь вспотел, напрягся — очевидно, и потому, что дело это было для него непривычное, а главное, еще и потому, что трактор окружила толпа человек в триста. Толпа стояла молча, затаив дыхание, а парень пыхтел, обливался потом. Казалось, и трактор с ним вместе обливался потом.

«Сопляк! Народ пригласил, а дела делать не умеешь», — потешался Никита, хотя то, что водитель взмок, ему нравилось, ибо он уважал всех, «у кого на работе спина мокрая».

Гости, окружив водителя, стояли молча, напряженно следя за движением трактора. Слышно было, как трактор гудел, пыхтел: он то отбегал назад, то снова стремительно падал на гусеницы — и снова отбегал. И вдруг он как-то весь подскочил, словно его пырнули в бок, и, став на гусеницы, быстро начал вбирать их под себя.

— Обулся, — в общем молчании неожиданно вырвалось у Никиты.

Все засмеялись, а Никита, спохватившись, опять начал ломаться, коверкаться, уверять:

— Такие машины нам на поля не понадобятся, вишь, у него лапы-то какие, всю землю придавит… и притом керосином хлеб провоняет. Вон как фыркает.

На Никиту накинулась молодежь, как иногда кидаются ласточки на ястребов. Они доказывали Никите, что гусеничный трактор способен не только пахать, но и возить разные тяжести.

«Да я же шучу!» — хотелось крикнуть Никите, но он бормотал другое:

— Брехня. Пустая.

Полет стальных птиц приковал к месту Никиту Гурьянова. А когда красная поднебесная муха падала на землю, Никита, как и все, кричал дико, пронзительно и потом долго смеялся над своим страхом, покачивая головой, и, ни к кому не обращаясь, твердил:

— Ну, и шут гороховый! Чай, так брякнуться можно.

Кирилл Ждаркин, увидев из окна летчика, подозвал к себе Феню Панову, сказал:

— Знаешь, кто прилетел? Павлушка Якунин. Вон, смотри, молодец какой.

— Паша? Да, он молодец, — машинально проговорила Феня и, подавая Кириллу бумаги, растерянно сказала: — Вот план празднования. Посмотри, пожалуйста.

4

Все было предусмотрено и расписано, как в классе: ровно в двенадцать дня открывается митинг. Митинг должен открыться у металлургического завода, ибо он старше тракторного, более могуч и является поставщиком: он дает тракторному чугун, железо, сталь. Первое слово на митинге будет предоставлено Михаилу Ивановичу Калинину. Михаил Иванович сегодня утром неожиданно прибыл в своем поезде, везя с собой журналистов, колхозников, колхозниц, агрономов, инженеров. Приезда его никто не ожидал, но все были очень рады такому гостю, и по плану ему предоставлялось первое слово. Предполагали, что к часу дня он закончит свою речь, а в час загудят гудки заводов — загудят впервые, что должно обозначать рождение новых заводов, и в это же время над заводами — «над сыновьями пролетариата» — взовьются аэропланы. Они будут приветствовать рождение заводов и разбрасывать над демонстрантами листовки.

— Надо выйти из митинговщины, — уверяла Феня, которой была поручена разработка плана празднования. — Гудят заводы, носятся аэропланы, приветствуют люди — это будет эффектно, — доказывала она, и с ней все согласились.

Затем, когда промчатся аэропланы и прогудят заводы, — на это потребуется не меньше пятнадцати минут, — слово предоставят Кириллу Ждаркину или Богданову. Но Богданов категорически отказался от слова, заявляя, что он перед массой говорить не умеет, и слово перешло к Кириллу. За Кириллом от крестьян выступит Захар Катаев, а от рабочих — Егор Куваев. Тут снова должны на небе появиться аэропланы, но не все, а несколько штук, и обязательно Павел Якунин на своей поднебесной мухе. Затем слово дадут комсомолу, профсоюзу, представительнице от женщин, от… Одним словом, все было расписано, разработано и одобрено.