Бросок на Альбион - [4]

Спокойно было и лицо Олава. Быть может, потому что в самую последнюю минуту жизни, в последний миг общения с Богом он нечто важное познал для себя. И успокоился.

Турир Собака, один из самых ненавистных врагов его, уже после боя, разгромив со своим отрядом не вовремя подоспевших к месту события людей Дага, вернулся к телу Олава, неуютно скорчившегося на совсем охладевшем камне, уложил его на траву, вытер кровь с лица – удивился. Конунг будто бы спал: так прекрасно было лицо его в отсветах факелов, полыхавших по вечеру над полем боя – огромной, изрезанной овражками, холмами-кочками поляне, которую словно бы придерживали на крупных ладонях хмурые сопки на западе. Кровь Олава попала на рану Турира, рана на глазах зажила. Олав уже не мог мстить своим убийцам. Или не хотел? Быть может, смерть уже примирила его с живыми, даже с врагами. Начались чудеса Олава. Он излечил раны врага, нанесенные им же самим в жестоком сражении. Он сделал то, что хотел или то, что посоветовал ему сделать Бог? Турир не знал. Чуть позже он покинет Норвегию, родину, сбежит от … себя самого. От чудес Олава, которого народ и церковь назовут святым. Немного людей за последние две тысячи лет удостоены такой чести, немного. Много добра он сделает, уже святым, людям. И люди будут чтить его, вспоминать добрым словом.

Странные они – люди! Странный они путь выбрали – железный. Поверили они в силу и во всемогущество железа, почему? Неужели железный путь самый легкий, самый надежный, самый простой? Да, видимо, самый простой. Секрет рубашки из оленьей кожи сложен. Железо проще. Даже Турир больше верил в силу железа, чем в крепость оленьей рубашки. Кольчуга, панцирь, меч, орал, замки, запоры… – все железное. А как же меч Олава затупелый? Ведь он был! Или не был?

Можно, конечно же, не верить в оленью кожу и в другие подобные изобретения пытливого человечества, так спокойнее. Так – вернее. Есть только железо и Бог. Есть люди, которые верят только в железо и Бога. И только эти люди могут побеждать. Даже если они проигрывают иной раз. И только таких людей выбирает история, железных людей, бредущих в поисках побед по своему железному пути к своим железным целям…

Харальд, ее славный избранник, израненный, усталый, чудом спасся в той страшной битве. Рёгнвальд сын Брусси, привел брата Олава к старому бонду, обитателю лесной глуши. Перепуган был хозяин. С утра тревожно билось его спокойное сердце. Далекий шум бредущих на смерть упрямых людей тревожил его. Потом грай битвы слушал он, волновался из-за солнца. Слушал ветра дерзкую песнь. В темноте-то, в лесной глуши, ветер воет страшно, бывалым людям до седых волос не привыкнуть к вою ветра. Потом и солнце объявилось, и ветер угомонился, словно нашкодивший пес. Да только ветер битвы долго не хотел затихать: тянуло от Стикластадира сквозняком упорной рати. Было тревожно бонду. Кто победит? И в той, и в другой армии друзья у него водились. Не сделал он им ничего плохого – только добро. И они не обидели его ни словом гнусным, неправедным, ни делом. Как бьются люди? Сюда в лесную глушь ветер нес лишь звуки боя.

Первой весточкой был Рёгнвальд. Он привез Харальда. Бонд все понял без слов. Он знал секреты лечебных трав, он быстро вылечил юного воина и повелел сыну переправить его на восток в Швецию, где собирались в строгой тайне от врагов Олава все, кому посчастливилось выжить в страшном сражении.

Сын старого бонда, юноша с норовом, гордился победой соплеменников при Стикластадире. Он догадывался о том, кого ведет по заповедным тропам на восток. И зачем ведет. Он думал, сомневался, переживал. Он не хотел быть врагом бондов, простых тружеников-крестьян. Справиться в честном поединке с Харальдом ему, храброму человеку, не удалось бы. Но – лес! Сын бонда знал лес не хуже отца. Лес их кормил, одевал, учил. Лес помог бы ему справиться с Харальдом. Брат Олава это почувствовал в первом же переходе. Шли они по нехоженым, невидимым даже опытному глазу лесным тропам, с горы на гору, с холма на холм, обходили стороной дороги, поселения. Отдыхали в безопасных местах. Молчали. Говорить было не о чем. Говорить не хотели. Думали о вечере, о ночлеге. Юный бонд и юный Харальд.

Вечер пришел неожиданно. Солнце уснуло за сопками, закрыло глаза, лес потемнел. Бонд разжег костер. Харальд смотрел на огонь, на коня своего, стоявшего чуть поодаль, притомившегося вместе с людьми, на коня бонда, тоже уставшего, тоже спокойного. Кони не чувствовали напряжения – напряжения битвы при Стикластадире, которое не развеялось ветром дней по Вселенной, осталось в душах всех норвежцев. И здесь оно держало двух юных людей, волновало их робкие души.

Проводник нервничал. Резкий хруст сухих веток, быстрые струи огня, почти бездымного, бесшумные шаги по мягкой осенней траве, хмурые красные блики в глазах бонда… Он нервничал, не заметить это было трудно, он думал. У него был острый нож. У Харальда были меч и копье…

Костер горел недолго, вскипела вода в медной миске, подвешенной над костром на кривом сучке, воткнутом в землю. Сын бонда бросил в миску травы из своего мешка. От костра остались лишь розовые угольки. Проводник подал напиток Харальду.