Бронтомех! - [38]

Он продолжал нарочито спокойно:

— Я все равно собирался сказать тебе, Монкриф, так скажу сейчас. Я всерьез недоволен катамараном. Во-первых, запланированная тобой парусная площадь слишком велика. Я рискую опрокинуться. Нужно или уменьшить ее, или расставить пошире поплавки. Объясни мне, как, по-твоему, я смогу вернуть его в нормальное положение, если он действительно перевернется?

— Побойся Бога, Ральф, ты же знаешь, как ведут себя катамараны. Если они опрокидываются, их уже не поднимешь. Тут ни ты, ни я ничего не сможем поделать.

— И ты так спокойно об этом говоришь? О том, что я обречен из-за выбранной тобой конструкции?

— Когда ты соглашался, ты знал, что поплывешь на катамаране. Постарайся уж как-нибудь не опрокидывать его, только и всего.

— Я хочу, чтобы ты установил на топе мачты антигравитационное устройство, Монкриф. Тогда, если он кувырнется, я смогу поднять его.

— Но мачта уже готова! Для того чтобы она могла нести дополнительную нагрузку, нужно делать новую мачту. Придется перепроектировать всю оснастку! Мы потеряем много времени. Это сумасшествие, Стренг!

— Желание остаться в живых — не сумасшествие, — спокойно сказал он. Это первичный инстинкт. Ни тебе, Монкриф, ни кому другому не удастся меня убить.

После нескольких стаканов скотча в «Клубе» мы с Сюзанной прошлись по главной улице поселка к причалу. Ночь была теплая, но пасмурная; на небе находились три луны, но они спрятались за облаками. Пробираясь с прекрасной девушкой по улицам в непривычной темноте, я чувствовал себя немного заговорщиком.

— Ну как, тебе получше, Монкриф? Алкоголь притупил твои чувства, и ты в состоянии снова жить?

— Проклятье! Мерзавец Стренг меня достал. Наверное, у него свои проблемы.

Когда мы вышли к берегу, Сюзанна заметила:

— Он тебе дорого обошелся. Я бы сказала, около двух тысяч пятисот мозговых клеток.

— Что-что?

— Каждая порция скотча разрушает около пятисот мозговых клеток, Монкриф. Алкоголь — самый вредный из известных человеку наркотиков. Содержимое твоего черепа постепенно превращается в суп. Клетки мозга, видишь ли, никогда не регенерируют.

Мы прошли по мосту; внизу лениво текла вода. Поселок сиял огоньками, еще несколько огоньков виднелось у причала. Я надеялся, что мой часовой не спит. Когда мы вошли в лес, я остановился отлить. Ко мне за дерево долетел неумолимый голос Сюзанны:

— Характерно, что мужчины всегда стараются обдуть что-нибудь, как собаки. У женщин этого инстинкта нет, потому что мы более цивилизованны.

— Или иначе устроены, — сказал я, пытаясь не засмеяться. — Кстати, о статистике. Могу привести один очень полезный факт. Ты слышала, что средний пьющий человек за свою жизнь производит столько мочи, что ею можно наполнить бассейн?

— А какого размера бассейн? — придирчиво спросила она.

— Ну, наверно, семейный. Не очень большой. Как во дворе у Троила.

Мы пошли дальше.

— Надо это запомнить, чтобы никогда не купаться в бассейне Троила, улыбнулась Сюзанна. — Кстати, куда ты меня ведешь?

— Я думал, может, мы пройдемся до Мыса и обратно. Я сегодня настроен прогуляться, а ты?

— Согласна, если твой юмор останется в разумных пределах.

Я стерпел насмешку, и мы побрели вверх по извилистой дороге среди деревьев, пока не вышли на вершину хребта, идущего параллельно Дельте. В долине к северу от нас светились огни.

— Оказывается, не мы одни работаем круглые сутки, — заметил я.

— Чем они там занимаются? — спросила Сюзанна.

— Как чем — вспашкой, севом. Это же Организация. Каждому дню вегетационного периода — наивысшую отдачу! Вот и блэкстоуновскую ферму распахали. Земля там уже расчищена, значит можно получить урожай в этом году.

Мы как раз проходили над старым фермерским домом. Новые светлые алюминиевые сараи сверкали в лучах прожекторов. Несколько человек сновали туда и сюда; слышался отдаленный рокот машин.

В моей руке оказалась рука Сюзанны.

— Это еще что? — брякнул я.

— Это моя рука, Монкриф, и, будь добр, позаботься о пей. Я не та девушка, которая легко отдает свою руку.

Мы стояли над Якорной Заводью.

Я почувствовал, как задрожала Сюзанна, глянув вниз.

— Кев, мне страшно здесь, — проговорила она. — Обними меня. Ты тоже страшненький, но я предпочитаю тебя.

Я обнял ее, прижал к себе, и мы поцеловались. Это было чудесно. Губы у нее были мягкие и женственные, а тело слилось с моим, как деталь, вставшая на свое место.

— Слушай, Сюзанна, — прошептал я, — я люблю тебя, представляешь? Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

— Монкриф, тебе нужен холодный душ, — отвечала она. — Что там делают твои руки? Я думала, ты берешь ими только электродрели и стаканы. Поцелуй меня еще раз!

Целую вечность мы стояли обнявшись. Где-то посреди этой вечности она заявила, что любит меня.

— Ты действительно сказала, что любишь меня? — спросил я, желая удостовериться.

— Ну да. Это мой долг перед Джейн Суиндон. Она так добра ко мне, понимаешь? У меня ведь нет своего дома. Она, видимо, считает, что мне необходимо влюбиться в тебя. Ну что ж, надо так надо. Вообще-то это довольно приятно. Не понимаю, почему я раньше не попробовала. Черт возьми, мне уже за двадцать.

С этого места мы начали делать частые остановки. Дорога вдоль хребта идеально подходила для романтических прогулок; уединенность этого места подчеркивалась долинами по обе стороны, где светились огни и люди занимались своими делами, не имея понятия о том, что происходит между хребтом и небом. А у нас только слышались изредка топоток мохнатиков, воровской шорох липучек да отдаленный гул бронтомехов.