Бронепоезд «Гандзя» - [38]

Теслер смотрел удивленно, приподняв густые брови:

— Не ошиблись?

— Никак нет, — ответил я смело. — Дважды проверил.

Лицо комбрига стало скучным.

Я настаивал:

— Разрешите открыть огонь?

Вместо ответа Теслер отвернулся от меня и заговорил с бойцами:

— Хороший у вас вагон, товарищи, прочный…

— Да уж прочнее и не бывает, — похвалил железнодорожник-замковый. Камень в нем возили, уголь… Борта-то железные… Под гаубицу самый подходящий вагон!

— И сколько же в нем, интересно, железа? — полюбопытствовал комбриг. Всего, на круг?

— А тысяча двести пудов! Вот сколько.

Я был занят проверкой данных, и до моего слуха лишь урывками доходил этот разговор. В третий и четвертый раз клал я спичку на карту, заново прочитывал показания компаса… «Все правильно… — твердил я, досадуя на комбрига. — Что он придирается? Тут вымокнешь весь!…»

Ребята вдруг дружно захохотали.

— Что он сказал? — шепнул я матросу. — Над чем смеются?…

Оказывается, комбриг сказал, что под нами и вокруг нас столько железа и вагон, и гаубица, и паровоз, — что живем мы как бы в железных горах. Это сравнение и развеселило ребят.

Пока матрос все это быстренько пересказывал, комбриг, выглянув из своего капюшона, обратился ко мне:

— Товарищ командир бронепоезда, попрошу дополнить меня. Расскажите красноармейцам, что в железных горах бывают магнитные бури и на компас там не полагаются.

Если бы магнитная буря занесла меня на самую высокую гору и оттуда опрокинула в пропасть, я не был бы так обескуражен. Пользоваться компасом, стоя на тысячепудовой массе железа, — да где мои руки, где моя голова?…

— Огорчаться нечего, — сказал Теслер, подойдя ко мне. — Без ошибок никто не учится. Объясните бойцам, в чем ваша ошибка, и действуйте дальше.

А у меня рот будто мочалой набит, и никак я от нее не могу освободиться. Все же пробормотал что-то бойцам — совестно было признаться, что дал маху!

Но бойцы, и даже Малюга, выслушали меня очень серьезно, без тени усмешки. И это сразу придало мне бодрости.

Однако я не знал, как действовать дальше.

Тогда комбриг подозвал бойцов и задал всем нам задачу: «На каком расстоянии от железных масс бронепоезда компас даст безошибочное показание?»

Тут каждый начал показывать свое остроумие; мудрили, мудрили, но решения не нашли. Мне подумалось, что ответить на вопрос возможно только путем высших математических расчетов, недоступных нам, а дело-то решилось шутя! Ну что за Август наш Иванович! Позавидуешь светлой голове!… Даже племянник, не приученный крутым своим дядей думать самостоятельно, и тот уловил суть дела.

А задачу решили так. Заготовили две длинные тонкие жердины. Одну воткнули в землю у вагона, а другую я поволок в поле. Отойдя шагов на сто, я поставил и эту, затем вынул компас, заметил показание стрелки и, держа компас перед глазами, отправился обратно.

Я шел от одной жерди к другой, или, как говорят, в створе двух вех. Чуть только я уклонялся от створа, меня поправляли голосом с бронепоезда: «Правее!» или «Левее!», потом: «Так держать!» Матрос распоряжался; ему, сигнальщику, это дело с руки.

Я шел по прямой линии, и стрелка компаса, понятно, не меняла показания.

Но вдруг стрелка ожила под стеклом и начала поворачиваться, будто желая черным своим носиком нацелиться на бронепоезд.

Я остановился. До бронепоезда оставалось шагов двадцать. Подошел Теслер и объявил, что я уже в магнитном поле.

Я пошел назад, все так же не выходя из створа, и вернул стрелку к нормальному показанию. Это было шагах в сорока от бронепоезда.

— Вот где вы вправе пользоваться компасом, — сказал Теслер. — Понятно? Ориентируйте заново карту.

Никогда еще меня так не кидало в жар. Подумать только, какую я совершил ошибку!… По подсчетам, сделанным в вагоне, орудие глядело бы на северо-запад. А настоящая цель-то — на юго-западе!

— Товарищ комбриг! — вскричал я. — В первый раз в жизни увидел, что земля вертится!

Теслер посмотрел на меня и улыбнулся моей шутке.

— Командуйте!

Впрыгнув в полувагон, я спрятал карту и компас от дождя. Прокашлялся:

— Орудие к бою!

Все приготовились. К правилу, в помощь матросу, встал один из пулеметчиков.

— По невидимой цели…

Я дал направление, и ребята схватились поворачивать орудие. Хвост лафета легко пошел по намокшему бревну.

— Дождь-то… Он понимает морячка… — забалагурил матрос. — Ишь, у правила нам помогает…

Малюга доложил о готовности к бою.

— Сто шестьдесят делений! — крикнул я. — Огонь!

Прогрохотало орудие. Тысячепудовый вагон вздрогнул от выстрела и несколько секунд ходил взад и вперед, словно десятичные весы, на которые бросили груз.

Заложили другой снаряд. Третий.

Дождь усиливался. Малюга то и дело протирал стеклышки прицела.

Странно было стрелять сквозь сплошную завесу дождя. Казалось, что снаряды, вылетая из ствола, куда-то сразу без толку проваливаются.

Комбриг прохаживался по вагону, считая вслух выстрелы. Он велел то убавлять, то прибавлять деления, то рассеивать огонь в стороны.

— Довольно, отбой! — сказал комбриг на сорок пятом выстреле и наклонился над своей картой — так, чтобы на нее не попадал дождь. Свободной рукой он вытянул из кармана карандаш и перечеркнул деревню красным крестом. — Ну, вот и все!