Бродяга. Побег - [23]

Уже чуть позже, пообщавшись с конвоем, я узнал, что у одного из моих попутчиков — невысокого молчуна, на котором не было живого места без наколок, — был рак. Другой по состоянию здоровья был, видно, ненамного лучше, да и выглядел вдвое старше меня.

— Скоро ли доедем до станции? — спросил я у одного из тоже изнывающих от жары конвоиров.

— А станции не будет, — услышал я в ответ, — едем на Весляну, на сангород, не видишь разве? — указал на «ракушника»: — Это спецэтап.

Все было ясно, и удивляться не приходилось, благо солдаты-конвоиры вели себя прилично и по истечении нескольких часов, уже и не помню скольких, мы прибыли на сангород, на станцию Весляна, чтобы выгрузить моих попутчиков, которые, кстати, за все время нашего пути не проронили ни слова. Я тоже их расспросами не беспокоил, понимая, хоть наверняка не до конца, что у них было на душе.

Единственное, что я услышал от них при расставании, когда они выходили из «воронка», было: «Прощай, братишка».

Я остался один. Духота была несусветной, тем более что мы стояли, ибо при движении еще какой-никакой ветерок погуливал по «воронку».

Я лежал на одной из трех лавок, в ситцевых шароварах, и обмахивался хозяйским вафельным полотенцем, мокрым от пота, когда услышал, как конвой кого-то подсаживает в «воронок». Перевернувшись со спины на бок в сторону двери и внимательнее приглядевшись — а в «воронке» в любое время суток был полумрак — я даже вскрикнул от удивления и неожиданности, узнав в этом сгорбленном, ворчливом, одышливом незнакомце Песо. Он тоже сразу узнал меня, но без малейшего удивления. Мы по-братски обнялись, и я помог ему расположиться.

Мы присели на лавочку, и, пока «воронок» ехал до станции, я вкратце успел рассказать, как здесь очутился. То же, что касалось зоны, он знал, лежа на больничке, не хуже меня, но все же некоторые новости он еще не успел узнать: не было подходящего курьера, и я их ему поведал.

Что же касалось самого Песо, то ему все та же комиссия в связи с тяжестью болезни тоже изменила особый режим на строгий. Главный вопрос, конечно, заключался в том, на какую зону он попадет. Но вопрос этот волновал только меня, ибо очень редко кому доводилось приходить на зону с ворами, да еще с такими, как Песо.

Вору же не было разницы, куда его везут: там, где был вор, там все было воровское: порядок, законы, жизнь.

На станции мы просидели в «воронке» с Песо еще с полчаса, пока нас не поместили в купе «столыпина», где уже находилось несколько человек сродни нам.

В те времена в купе «столыпина» вместе сажали только тех, у кого в деле большими буквами было написано «ВОР», иногда и тех, у кого была надпись «придерживается воровских идей», но чаще всего к ворам не подсаживали никого. Теперь менты сделали некоторое исключение по одним им известным причинам, и вчетвером мы спокойно доехали до станции Железнодорожная, то есть я вновь прибыл туда, откуда бежал.

Для Песо же было двойной неожиданностью, когда его определили, так же как и меня, на «тройку». Дело в том, что Княж-погостское управление считалось самым худшим в Устимлаге. Что же касалось «тройки», то благодаря Юзику ее считали самой худшей из всех трех зон. Ну а появление такого вора, как Песо, естественно, было в первую очередь не на руку куму.

Но на этот раз палочку, видно, держал другой дирижер, так что куму пришлось принять этого уркагана.

К тому времени ни на «тройке», ни во всем Княже никого из воров не было. Хорошо помню, как тогда встречать Песо к вахте вышла вся «блатная тройка». Приезд на зону вора — большое событие в жизни лагеря, а уж такого, как Песо, — тем более, но особых перемен и новшеств оно за собой не принесло. Это было и понятно, ведь в лагере уже давно твердо был установлен воровской ход. Другой вопрос, чего это стоило бродягам все время поддерживать его с таким кумом, как Юзик, по большому счету никого не волновал. Страдать все привыкли и страдали. На войне как на войне… Да и очередной урка Боря Армян покинул зону не так давно.

Глава 6 Наследники Дзержинского и вшивые бега

И здесь, на «тройке», мы жили с Песо в одной секции и числились в одной двадцатой бригаде на лесозаводе. За исключением Юзика, все менты ходили к этому уркагану на поклон, почти все харчевались с его доброй воровской руки, а этот змей кум, хотя и был исключением, не оставлял меня ни на один день в покое.

Я до сих пор не могу понять, за что ненавидел меня этот садист. Ничем особенным среди остальных нарушителей режима я не выделялся. Но, видно, у этого демона на этот счет было свое субъективное мнение, и я все же склонен предполагать, что связано это с побегом. Но от моих предположений легче мне не становилось. Единственным, от кого не мог отмазать меня Песо, был кум. Это, конечно, если не считать, что из десяти раз запала дважды мне все же удавалось уйти от его недремлющего ока, и это, безусловно, было благодаря Песо. Но остальные восемь раз был изолятор, и причем количество суток я тянул себе сам из его лагерного стоса, в котором было в два раза больше тузов, чем в обычной колоде. Если же учесть, что в лагерном стосе колода начинается с семерок, а туз считался у кума как пятнадцать очей, то есть пятнадцать суток, то нетрудно представить и приблизительно подсчитать, по скольку суток приходилось сидеть в изоляторе тем, кто тянул карты из его дьявольской колоды. Так что я гнил в изоляторе по полной кумовской программе.