Бродячая женщина - [55]

Вот, а теперь он подыхал. Знаками приказал ей не выходить из дома и ни в коем случае не выпускать мальчишку – он должен оказаться рядом в самую секунду смерти. И она сидела и терпеливо ждала, без мысли и чувства. Но когда старый чёрт заскрёб пальцами, обирая с себя бесчисленные грехи, она встала и, не выпуская ребёнка, кинулась к двери. Она не бегала уже три года – от снадобья в ней будто закончилась вся энергия, осталось лишь тупое медленное упорство. Но и его хватило, чтобы удрать подальше в лес и пересидеть там до следующего утра, баюкая голодного мальчишку. Потом пришлось долго, очень долго отмывать дом от того, что было стариком. Но она не жалела.

Потом не ушла, смирившись с такой долей: до конца дней прожить в лесу. Она бы и не выбралась из чащи со скудным своим умишком, да и мальчишку жалко. Хороший он получился, даром что Господином Поцелованный.

* * *

По солнцу глядя, уже давно за полдень перевалило, когда Каська поняла, что заблудилась. Она была дочерью лесничего, и такой глупости с ней случиться не могло, а вот поди ж ты – до рассвета вышла за земляникой, думала к завтраку обернуться, но заплутала, будто лесной дед наворожил. Ближние ягодники сама же и обобрала на днях, пришлось немного дальше отойти, ну и попутал её леший. Родные места, которые знала, как пять пальцев, давно закончились, начались непролазные запущенные буреломы, в которых даже неба не видать. Каська испугалась, уже и слезу пустила, но через сколько-то часов Господин сжалился над ней, и между деревьев блеснуло. Речушка! А уж по ней-то да по солнцу она всяко выберется.

Жадно припала к воде, умылась, и только потом прилегла отдохнуть. Разнеживаться нельзя, если ночь её тут застанет, никто не поможет – леса эти были нехорошие, люди, которые, проплутав день, не выбирались, не возвращались никогда. Но сил подкопить не мешало, и Каська блаженно прикрыла глаза.

Вроде и не задремала, но даже вскрикнула от неожиданности, когда кто-то коснулся её лица, подкравшись бесшумно. На неё смотрело смешное чумазое лицо: мальчишка лет пяти, почему-то с перевязанной головой, таращился, изумлённый не меньше, чем она.

– Ты чей, малой? Как сюда попал?

Её слова произвели удивительное действие: мальчишкины зенки, и без того большие, сделались просто огромными. Он задрожал, прижал руку ко рту и замычал.

– Да ты немтырь? – Каська оглядела его внимательней. Оборванный сверх меры, но не заросший грязью, малой не был похож ни на лесного духа, ни на потеряшку. Уж скорее дикарь, который неизвестно как прижился в этом нехорошем месте. И речь человечью будто впервые слышит. Неужто волки его выкормили? Каська слыхала про такое, но не верила. Да и одёжка местами залатана, значит, бабья рука о нём заботилась. А что слов не понимает, так это бывает – может, мамка немая. К примеру, за колдовство прижгли язык калёным железом, да и отпустили, потому что брюхатая, – Каська в этом знала толк, отец вечерами много рассказывал о городских нравах.

До их глуши доходили слухи один другого страшнее. Иногда казалось, будто там, в большом мире, кто-то разрушил огромный муравейник – растоптал, поджёг и затопил, и увечные люди-мураши хлынули во все стороны. Волны докатывались и до леса, принося переломанных, обожженных, полузадушенных, со следами смертных пыток на телах и в сердцах. Отец никогда не впускал их в дом, но неизменно выносил хлеба и воды каждому, кто постучится. Взамен выслушивал истории, мрачнел ещё больше, закрывал дверь и долго потом молчал, не отвечал на Каськины назойливые вопросы. Но позже отходил и объяснял, кто да что, почти не смягчая кровавые подробности: «Тебе, девка, жить, так ты знай, как оно бывает». Выходило, что мир потихоньку сходил с ума, справедливости никакой не было, а люди друг другу стали не то что зверьми дикими – демонами. Зверь-то насытиться может, а демон не остановится, пока всё живое вокруг не изничтожит, и чем больше страданий, тем ему слаще.

Поэтому девочка не особо дивилась чудным бродягам, говорил же отец: времена теперь такие, многие в леса уходят – и больные, и дурные, и всякие, – да немногие спасаются. Этим повезло, значит, забежали в самую глушь и выжили. Может, и ей повезёт?

Каська приободрилась, да и мальчишка перестал трястись и только смотрел на её губы, произносящие слова, как на чудо какое. А она между тем болтала:

– Не боись, дурашка, не обижу. Я Каська, лесникова дочка… да что я с тобой, ты и слов простых не знаешь. Вот земля, – она хлопнула по тёплому приречному песку. – А там небо, – она ткнула вверх. – Вода, – зачерпнула горсть, – хочешь водички? – И плеснула ему прямо в потрясённую мордочку: – На!

Мальчишка неожиданно и звонко расхохотался, будто колоколец. Он всё смеялся и смеялся, показывая на бездонную синь над головой, и вроде даже попытался повторить:

– Да! Бо! – ну вроде как «вода, небо».

И Каська развеселилась вместе с ним: запрыгала, заскакала, да так, что голова закружилась. Она запуталась в буйной траве, повалилась на спину, всё ещё заливаясь:

– Упала, упала я. Бух!

Малой надул губы, так что слюни запузырились, силился повторить:

– Бу! Па-ла.