Британские дипломаты и Екатерина II. Диалог и противостояние - [117]

.

Англичанин обратил внимание на то, что русские дворяне, хотя и проживают в северном климате, но имеют «азиатское отвращение ко всякой общественной деятельности и мужественным поступкам», а также не способны сформулировать какую-либо идею. Они не интересуются спортом; охота, стрельба и рыбная ловля, которые популярны в Англии, как правило, им неизвестны. Они предпочитают игру в шахматы, карты или бильярд: «во всем этом они чрезвычайные умельцы». «Многие из них используют свой досуг в оттачивании своего ума, – продолжал Макартни, – неподражаемый шарм изысканной беседы и чтение утонченной литературы позволяет им уйти от действительности и вернуться только к призывам чувственности и удовольствий».

Автор отмечал, что дворяне, как и «нижестоящие классы», отличаются «особой набожностью», но это скорее напоминает родительский долг, исходящий из зависимости и рабства, чем из глубокой благодарности, поскольку каждый отец в своей маленькой семье является таким же деспотом. Тем не менее, «эта добродетель, реальная или надуманная, является главной их ценностью». Они не умеют и не считают нужным выказывать того отвращения к пороку, какое существует в других нациях, и в результате многие лица, «опозорившие себя явным мошенничеством и взятками», продолжают занимать различные должности, в том числе судейские.

Макартни подчеркивал, что низкая лесть и ухаживание за министрами, любимцами двора и вообще лицами, облеченными властью, невыносимы для человека свободного и сознающего собственное достоинство: для англичанина они практически ненавистны. Главное внимание русского дворянина уделяется увеличению собственного материального благополучия и непосредственного удовлетворения тщеславия; русскому дворянину нет дела до гражданских добродетелей и суда потомков. Пристрастие его к внешним отличиям доходит до такой степени, что ради титула или ордена он готов пожертвовать более существенными преимуществами, которые иностранец, даже при больших заслугах, мало почитает. Поэтому, делал обобщение Макартни, строгий наблюдатель мог бы назвать русских «нацией, исполненной всяких противоречий, несообразностей и парадоксов». «Они соединяют в себе самые несовместимые крайности: ненависть к иностранцам и копирование их, претензию на оригинальность и рабское подражание другим, любовь к пышности и неопрятность, атеизм и суеверие, гордость и низкопоклонство, алчность и расточительность, которые невозможно реформировать терпимостью или исправить наказаниями»738.

Давая столь нелицеприятные, но справедливые оценки представителям русского дворянства, Макартни высказывал предположение, что правительству России «будет труднее цивилизовать дворян, нежели крестьян», потому что «при том состоянии, в каком они находятся, упрямство и скрытность, эти неизбежные спутники полуцивилизации, могут помешать их дальнейшему развитию». «Когда мы рассуждаем о варварстве нашей собственной и других стран несколько столетий тому назад, – продолжал автор, – мы можем говорить о более благоприятных условиях, в которых происходило формирование нации. Послушное и гуманное крестьянство, которое я описал выше, при лучших законах может быть обращено в лучший народ. Что касается дворянства, то оно должно избавиться от своих заблуждений и дурного поведения и приобрести тот здравый смысл, который послужит средством для улучшения». Макартни высказывал любопытное предположение: русские со временем, возможно, «станут такими же, как мы сейчас», а англичане несмотря на то, что располагаются на «высшей ступени», могут «скатиться к тому варварству, из которого русские пытаются выбраться»739.

Описывая духовенство, Макартни утверждал, что оно не столь многочисленно, как можно было бы ожидать от «невежества и чрезмерной набожности этой страны». На взгляд автора, низшее духовенство плохо образовано, лишь монахи и высшее духовенство знакомы с теологической литературой, но это, как правило, книги по истории церкви, событиях древности и о жизни и трудах отцов греческой церкви. Хотя нередко можно наблюдать, как лица высшего сословия, даже женщины целуют руку священника, это, по мнению автора, объясняется скорее обычаем, нежели действительным почтением, поскольку по сравнению с положением духовенства в других странах, «русское духовенство всего менее внушает к себе страх и пользуется наименьшим уважением или любовью»740.

Макартни обращал внимание на то, что русские «очень суеверны», что в большей степени объясняется их невежеством. Они очень мало информированы о принципах своей религии, немногие из них едва способны повторить учение своей веры. Обычно русские люди ограничиваются возгласом «Господи, помилуй меня!», осеняя себя при этом крестным знаменем. «Они не приступят к утренней и вечерней трапезе без этого, или когда начинают какую-то работу. Редко, когда курьер или почтальон примется за работу, не перекрестившись перед дорогой». Автор заключал, что ни один народ в мире не высказывает такого почтения к священной клятве, как русские. Он описывал убранство храмов, подчеркивая, что иконы размещаются не только в церквах, но в каждом публичном заведении в углу помещений, как в домах частных лиц, так и в лавках. Каждый входящий в дом непременно крестится на них. По мнению автора, иконы, на которые молятся русские, отличаются от тех, что написаны великими мастерами в Италии. «В России нет ни одного хорошего художника, – полагал Макартни, – тем не менее их мазню приравнивают к произведениям ангелов»