Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919 - [26]

В ту ночь мы приехали на станцию Зима, где неожиданно остановились. Я послал своего офицера связи выяснить причину, и он сообщил мне, что группа мужчин перекрыла пути, угрожая застрелить машиниста, если мы двинемся хотя бы на фут вперед. Я велел трубить тревогу, и в тот же миг из вагонов высыпали 400 британских солдат. Заняв заранее подготовленную позицию, они примкнули штыки и ждали приказа. Мой вагон был последним в поезде.

Я прошел вперед, чтобы выяснить причину этой вынужденной остановки, и подоспел как раз вовремя, чтобы разглядеть в темноте группу вооруженных мужчин, покидавших станцию. Я взял под контроль станцию и телеграф и от служащих узнал, что в город проникли большевицкие агенты, убеждавшие рабочих бросить работу, взяться за оружие и, перекрыв железную дорогу, чтобы не дать союзникам двигаться вперед, дождаться прихода сил большевиков, отступавших от станции Байкал. Эти войска пробивались вдоль границы с Монголией и теперь направлялись в сторону железной дороги, чтобы уничтожить железнодорожный мост через реку Ока примерно в трех верстах от Зимы. Я поставил охрану вокруг станции, в железнодорожных мастерских, паровозном депо и на подъездных путях и, чтобы перехватить телеграммы, которыми большевики продолжали обмениваться с жителями, занял почту и телеграф в поселке. Был издан приказ, согласно которому все люди дают обещание не подходить к поездам и к шести утра должны вернуться к работе, иначе с ними будут поступать по законам военного времени. В течение следующих двух часов прибыли другие наши поезда с пулеметами.

Солдаты окружили дом главаря смутьянов, но птичка уже упорхнула. Я нашел кое-какую большевицкую литературу, оправдывавшую полное уничтожение буржуазии и интеллигенции (не помню, что шло первым), а также 3600 рублей, которые отдал хозяйке со словами: «Это мой вам подарок». Мой поступок возмутил шефа местной жандармерии, который уверял, что это германские деньги, и они должны быть конфискованы. Я не сомневался, что так оно и было, но, в конце концов, я был англичанином, и меня это не касалось. Потом пришел обычный учитель и спросил, может ли он поговорить с английским полковником. Получив разрешение, он вошел и начал разговор. Он наивно признался, что если бы знал, что это английский поезд, то разрешил бы ему проехать. Они прочитали мой приказ об обещании вернуться к работе и хотели узнать, как я намерен поступить, если они этого не сделают. Я ответил, что если они возьмутся за оружие против нас, то могут не ждать пощады, и если они не подчинятся приказу, то каждый из зачинщиков, которого я найду, будет расстрелян. Учитель спросил, разрешу ли я, чтобы по заранее известному сигналу рабочие собрались в железнодорожных мастерских посовещаться, и я согласился при условии, что они придут без оружия. Вскоре после этого из огромного зуммера раздался самый чудовищный звук. Была полночь, и воздух задрожал от этого воя, который становился все громче и громче, чтобы под конец, всхлипнув, замереть. На всех британцев это произвело странное впечатление, а мне показалось больше всего похожим на громкий стон нации, оказавшейся в беде. Полковник Франк, мой русский гид, философ и друг, вскочил из-за стола, когда начался этот звук, и с выражением муки на лице начал ходить по вагону. Когда звук замер, он воскликнул: «Бедная Россия!» Я подумал о том же. Все мои люди выражали те же чувства, желая больше никогда не слышать этот звук.

Моя задача состояла в том, чтобы уехать из этого места как можно скорее, но оставить железную дорогу в безопасности. Силы малочисленной местной милиции были совершенно недостаточны, чтобы справиться с поголовно вооруженным населением. В связи с этим я приказал всем жителям сдать оружие и дал на это двенадцать часов.

Настало шесть утра, и мои офицеры сообщили, что все железнодорожные рабочие, за исключением восьми человек, вышли на работу. Позже пришли и эти с просьбой о прощении, которое с готовностью было им дано. Тогда я сказал управляющим, что намерен созвать встречу с людьми и выслушать их жалобы. Управляющие попытались меня отговорить, но я сразу же приказал им к десяти утра явиться в контору железнодорожных мастерских, где я буду выслушивать претензии рабочих. Ровно в десять работа прекратилась, и люди собрались в назначенном месте. Я сел за стол, по обе стороны которого встал британский караул с заряженными винтовками и прим-кнутыми штыками. Другие заняли заранее выбранные в здании позиции. Сначала я вызвал управляющих и начальников всех цехов и предупредил их, что мне пришлось взять дело в свои руки, и я намерен решить проблему. Но если они попытаются каким-то образом мешать людям или применять жесткие меры, я отдам их под трибунал, как и каждого из рабочих, который будет препятствовать нормальной работе железной дороги. Это заявление вызвало всеобщее беспокойство. Я попросил людей изложить свои жалобы. Первый рабочий ответил, что у него нет экономических претензий, они носят политический характер. Ему сказали, что союзники контрреволюционеры и потому должны быть уничтожены. Двое или трое других возразили против этого и сказали, что пришли по экономическим причинам, их претензии касались сдельной работы. Я предполагал услышать от них заявление о низких зарплатах, но они с этим не согласились, признав, что получают за ту же работу в пять раз больше, чем в 1917 году.