Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад - [112]

Сен-Жиль сразу понял, в кого бросил камешек выживший из ума старикан. Раздраженно пояснил:

– Мы сильны не только хваленым рыцарским духом и безрассудной решительностью. Несравненно важнее то, что у нас, в отличие от всех этих султанатов и эмиратов, царствует право, а не сила. У нас есть Высшая Курия, чьи постановления обязательны для всех, у нас велика власть Церкви, в Утремере каждому известны его права и обязанности, и среди нас не царит произвол.

Его величество, однако, не спешил соглашаться со всесильным бальи. Гильом давно замечал, что хоть граф Триполийский и вел себя с монархом почтительно и должность хранителя королевства исполнял добросовестно, он не сумел или не захотел проявить по отношению к тяжко больному мальчику родственную привязанность, в которой тот так нуждался. Неудивительно, что юный венценосец слепо шел на зов горячей крови к этим никчемным Куртене. Триполи, скупой не только на деньги, но и на душевное тепло, был уверен, что людям все можно объяснить и убедить их доводами разума, а это не так. Люди не хотят справедливости, люди алчут участия и любви.

Бодуэн поправил досаждавшие бинты на лице, обвел саднящими глазами спорящих. Что за человек был этот Шатильон, от которого некоторые ждали беды, некоторые – выручки, но никто не сомневался, что его освобождение принесет с собой огромные перемены?

Сен-Жиль махнул рукой, опустился в кресло, презрительно заметил:

– Похоже, взращенные на героических деяниях предков вояки всегда предпочтут опасного безумца человеку осторожному и разумному! Хотите платить гору золота за призрак – ваше дело.

Вальтер III де Бризебарр, лорд Бланшгарда, пограничной с Египтом крепости, заметил:

– Наша главная беда – не нехватка денег. Как можно защищать рубежи, когда храмовники действуют исключительно по собственному усмотрению? Нам позарез нужна их поддержка, а Рейнальд проделал вместе с ними множество кампаний и всегда умел ладить с орденом. Похоже, что Шатильон – единственный, кто может добиться содействия тамплиеров.

Агнес торжествующе вздернула острый подбородок. О Триполи, тебе еще придется считаться с Куртене!

Онфруа мрачно предупредил:

– Попомните мое слово: Шатильон стакнется с ними, и они станут еще непокорнее.

Магистр тамплиеров в ответ только плечами пожал. Король слушал терпеливо и внимательно, лишь то и дело промокал глазницы влажной тряпицей. Его величество почти утерял возможность моргать, и оттого ему сильно досаждала сухость в глазах, но Гильом Тирский взрастил юношу на примерах короля Артура, Шарлеманя и Готфрида Бульонского и был уверен, что даже полуслепыми очами монарх прекрасно разберет, в чем состоит его долг помазанника, суверена и христианина.

Граф Триполийский потерянно оглядел баронов, воскликнул в отчаянии:

– Вы ждете свежего ветра, но дайте волю этому урагану – и он сметет нас!

Агнес вцепилась коготками в ручки кресла, вытянула тощую шею, прошипела:

– Как же вы боитесь его, если берете на себя право не давать ему этой воли!

Сен-Жиль только зубами скрипнул. Он пытался охранить Утремер от напасти, которую эти недалекие люди собирались выпустить на свободу, а они опасались его, регента, не перестававшего днем и ночью изыскивать способы защиты королевства!

Гильом засунул руки поглубже в рукава, мартовский день был прохладен, и прелат зябнул. Сен-Жиль был правильным человеком на правильном месте, он способствовал избранию его, архидиакона Гильома, на престол архиепископа Тира, но графу никогда не удастся увлечь за собой людей, которых он неприкрыто презирает. И, конечно, опасения графа Триполийского напрасны: на что мог сгодиться давно одряхлевший физически и сломленный душевно человек, отсидевший треть своего века в подземелье? Его освобождение – вопрос цены милосердия, не государственной безопасности.

Прокаженный венценосец стиснул левую покорную руку в кулак. Силы духа Бодуэну IV было не занимать, но что в том толку, если его не слушалось тело! Он тоже, как Шатильон, находился в заключении и потому сострадал узнику. Король принял решение. С трудом, глухим голосом, но с необычной для столь юного правителя уверенностью, молвил:

– Мессиры, никто не знает, окажется ли Рейнальд де Шатильон благом или проклятием. Может, он и впрямь давно сломленный и выживший из ума старик. Но у нас нет выбора. Наш рыцарь и вассал томится в заточении дольше, чем я живу на этом свете. Это значит, что все эти годы вместе с ним томится наша честь. – Помазанник с трудом сглотнул, глянул на мать, Агнес умильно улыбнулась сыну. Юноша перевел дыхание и продолжил: – Если наконец-то нам предоставилась возможность освободить страдальца, мы это сделаем любой ценой, иначе нашему королевству не снискать милости Господа. Нам требуется чудо, а мы не будем достойны спасения, если покинем мученика.

Обратил покрасневшие, воспаленные глаза на наставника, и Гильом не выдержал, скрывая выступившие слезы, одобрительно кивнул возлюбленному воспитаннику. Никому на свете так не требовалось чудо, как венценосцу ценнейшего в мире государства. Да и чего стоит жизнь, которую проживают одним умом?

Триполи раздраженно плюхнулся на скамью, он снимал с себя всю ответственность за решение, в котором видел больше христианской праведности, нежели государственного смысла: