Бриллианты вечны - [26]

Затем Бонд вернулся в гостиницу и улегся спать.

В воскресенье, ровно в девять утра, к тому месту у ступеней гостиницы, где стоял рядом со своим чемоданом Бонд, подкатил черный «Студебеккер», с откидной крышей.

Как только Бонд закинул свой багаж на заднее сиденье и забрался в кабину, Лейтер потянул за какой-то рычаг, нажал какую-то кнопку и полотняная крыша медленно поднялась вертикально, а затем — собралась складками и опустилась в паз между задним сиденьем и багажником. Ловко манипулируя здоровой рукой и стальным крюком, Лейтер, переключая скорости, направил машину через Центральный парк.

— Ехать чуть больше трехсот двадцати километров, — сказал Лейтер, когда они выехали на Хадсоновскую магистраль. — Это почти сразу же за Хадсоном, на север, в штате Нью-Йорк, неподалеку от границы с Канадой. Поедем мы по таконикскому шоссе. Торопиться нам некуда, так что покатим, не торопясь. К тому же неохота платить штраф. Почти во всем штате Нью-Йорк нельзя ехать больше восьмидесяти километров в час, а полицейские там — злее не бывает. Впрочем, если понадобиться, я всегда смогу от них удрать. Они не штрафуют тех, кого не смогли догнать: стыдно признаваться в этом на суде.

— Но я слыхал, что полицейские машины могут свободно развивать скорость более 140 километров в час, — сказал Бонд, решив, что на старости лет его друг решил прихвастнуть. — Не думаю, что «Студебеккеры» типа твоего могут с ними тягаться.

Впереди был пустой и прямой отрезок дороги. Лейтер быстро посмотрел в боковое зеркало и резко переключил рычаг на вторую скорость, одновременно вдавив педаль газа в пол. Голова Бонда дернулась назад, и он почувствовал, как его вжимает в спинку сиденья. В недоумении он посмотрел на спидометр. Сто тридцать. Лейтер своим крюком опять переключил скорость. Машина неслась все быстрее. Сто сорок пять, сто пятьдесят, сто шестьдесят пять... Впереди показался мост и перекресток перед ним. Лейтер нажал на тормоз, рев мотора превратился в обычный ровный шум. Они уже ехали со скоростью всего девяносто километров в час, легко переходя повороты дороги.

Лейтер искоса взглянул на Бонда и ухмыльнулся.

— Могу выжать и двести, — гордо сказал он. — Недавно я за пять долларов проверил ее на скорость в Дайтон-бич. Даже на песке она показала 205 километров в час.

— Черт меня побери! — воскликнул пораженный Бонд. — Что же это за машина? Разве это не «Студебеккер»?

— Это «Студиллак», — сказал Лейтер. — «Студебеккер» с мотором от «Кадиллака». У нее специальная коробка передач, особые тормоза и задняя ось. Хитрая работа. Есть неподалеку от Нью-Йорка маленькая фирма, которая делает такие машины на заказ. Их очень немного, но зато они куда лучше всяких там «корветов» и «сандербердов». А про корпус и говорить нечего! Его разработал один француз, Раймон Леви. Лучший в мире дизайнер. Но американский рынок до него пока не дорос. Слишком необычные формы. Нравится машинка-то? Спорим, что на ней я устроил бы твоему «бенгли» хорошую взбучку?

Лейтер довольно хихикнул и полез в левый карман пиджака за десятицентовой монетой: за проезд по мосту Генри Хадсона надо было платить.

— Если только у тебя на ходу колесо не отвалится, — парировал Бонд, когда они снова набрали скорость. — Этот твой шарабан хорош для детишек, которые не могут позволить себе купить настоящую машину.

Так они пикировались по поводу английских и американских спортивных машин, пока не пересекли границу с Вестчестерским округом. Через пятнадцать минут они уже ехали по уходящему на север Таконинскому шоссе, петлявшему среди долин и лесов. Удобно устроившись, Бонд молча смотрел на открывающийся перед ним один из красивейших в мире пейзажей и размышлял о том, чем сейчас может быть занята Тиффани и как, после Саратоги, он сможет вновь повидаться с ней.

В полдень они остановились на обед в ресторане «Курица в корзинке». Это был построенный из бревен дом в стиле первых переселенцев со стандартным набором мебели внутри: стойка с самыми известными сортами шоколада, конфет, сигарет, сигар, журналами и прочим чтивом, сверкающий хромом и разноцветными огоньками музыкальный автомат фантастической наружности, дюжина полированных деревянных столов со стульями в центре зала и многочисленными «кабинетами» вдоль стен. Было здесь, естественно, и меню, предлагавшее жареную курицу, «свежую форель», которая провела уже много месяцев в заморозке, несколько холодных закусок. Две официантки как всегда зевали и не обращали внимания на клиентов.

Однако яичница, сосиски, горячий тост из ржаного хлеба и пиво «Миллер Хайлайф» были поданы довольно быстро и оказались вполне съедобными. Не плох был и кофе-гляссе. Выпив по две порции, Бонд и Лейтер перешли к разговору про Саратогу.

— Одиннадцать месяцев в году, — рассказывал Лейтер, — городишко словно вымирает. Через него только проезжают на водные и грязевые источники лечить ревматизм и тому подобное, так что почти круглый год там — мертвый сезон. В девять вечера все уже спят, а днем единственными признаками жизни становятся, скажем, два пожилых джентльмена в панамах, спорящие о том, надо ли было Бургуаню сдаваться при Шайлервилле (это в двух шагах от Саратоги), или о том, каким был мраморный пол в старом отеле «Юнион» — черным или белым. Но раз в году — в августе — городок преображается. Проходящие там скачки — популярнейшие в Америке, и тогда-то улицы начинают кишеть вандербильтами и уитнеями. Пансионы взвинчивают цены на комнаты в десять раз, а организационный комитет заново красит трибуны, отыскивает где-то лебедей, чтобы засадить местный пруд, ставит в этом-же пруду на якорь древнее индейское каноэ и включает фонтан. Никто уже не помнит, откуда вообще взялось это каноэ, а спортивный журналист, попытавшийся докопаться до сути, смог лишь узнать смелую гипотезу о причастности ко всему этому какой-то индейской легенды. Узнав этот важный факт, журналист решил бросить поиски. По его словам, он сам в десять лет мог соврать гораздо интересней, чем любая индейская легенда.