Бриллианты Forever, или Кто не носит Tiffani - [24]

У Майи звонит мобильный телефон. Валера хватает его раньше владелицы и начинает разговаривать, почему-то с кавказским акцентом.

— Да. Это кто? Вам кого? Я кто? Как это кто? Я — это я. Да нет, телефон не мой. Я в ресторане, «Галерея» называется, слышали? Тут девушки две сидели, а телефон оставили. Вам какую из них надо? Одна такая рыжая, страшненькая, а другая — черная, красивая. Значит, вам черную? Я вас понимаю. Мне она тоже больше понравилась. Да вы не бросайте трубку! Как вашу подругу зовут? Майя? Вы знаете, где она живет? Ну, я ей хочу телефон передать! Да вы не бойтесь, я ничего такого не имею в виду!

Мы помираем со смеху. Майка уже плачет — тушь течет по щекам. Она взглядывает на себя в зеркало и бежит в подсобку. Балерина импровизация заканчивается так же внезапно, как началась. Он лишился главного зрителя, для которого игрался спектакль. Я понимаю, что дело сделано.

Валера уходит. У самой двери он оборачивается и говорит Майке:

— Хочешь, я тебя сегодня на машине покатаю? Майка, зажмурившись, кивает.

4 февраля, суббота

В моей ванной появилась вторая зубная щетка. Я знаю: по законам сентиментального жанра это означает, что у меня есть постоянный бойфренд. Для меня это новая ситуация, и я не знаю, как к ней относиться.

Василий Федорович знает это гораздо лучше меня. Он получил блестящую возможность клянчить еду не у одного человека, а у двух. Чем он беззастенчиво пользуется. Когда я прихожу домой, он встречает меня взволнованным взглядом и громким мяуканьем, как будто пытается пожаловаться прогрессивному человечеству: «Не кормят!» Я открываю его миску (вообще-то он умеет это делать сам, но если рядом есть кто-то, кто может сделать это за него, он даже лапой не шевельнет), в ней лежит сырое мясо, которое ему уже дал Василий. Кот преспокойно и с большим достоинством начинает есть. Чего жаловался, не понимаю. Видимо, для порядка.

Что полагается делать людям тихими зимними вечерами? Пить чай, разговаривать, играть в умные игры? Смотреть телевизор, наконец. Я так и не смогла выяснить, какие передачи нравятся Василию. Он не проявляет к ящику никакого интереса. Я смотрю новости, потом какой-нибудь фильм — стараюсь выбирать мелодрамы, но их мало показывают, а про ужасы и убийства я не люблю. Василий мирно сидит рядом, иногда что-то мастерит (он постепенно починил все, что поддавалось починке после разгрома). Он совсем меня не раздражает. Я его почти не замечаю. Он вписался в мой дом, как цветок на окне. Наверно, я должна с ним разговаривать? Но я не знаю, что ему может быть интересно.

Мне кажется, его тоже тяготит молчание. Он спрашивает меня, как прошел день, устала ли я, что хочу на ужин (у меня никогда раньше не было так много продуктов в холодильнике). Его забота обволакивает меня, как ватное облако. Мне спокойно и хорошо. Но скучно. Видимо, я не приспособлена к семейной жизни.

Свернувшись калачиком на диване, я пытаюсь размышлять о злосчастном погроме. Кому это могло понадобиться? Что это было — попытка ограбления или устрашения? В доме ничего не пропало (если не считать, что все было сломано и изгажено). Кому понадобилось меня пугать? Может, это предостережение? Но в чем?

Я мысленно составляю список своих врагов. Ирина. Представить себе, что московская светская дама настолько перестала владеть собой, что пошла на разбой из-за того, что я усомнилась в качестве ее изумруда, я не могу. Да и не ее это метод — она скорее сделает что-то исподтишка. Ее стихия — интриги, а не прямое действие.

Может, это как-то связано с Василием? Я не успеваю додумать это предположение, как с языка уже срывается вопрос:

— А ты вообще с кем живешь?

— Сейчас — с тобой.

— А раньше, до меня?

— Тебе это важно?

— Ну, хотелось бы знать, от чего и от кого я тебя отрываю.

— Мне кажется, это не обязательно.

Так. Значит, что-то было. Чтобы в наше время здоровый привлекательный молодой человек остался в Москве не востребован — это из области фантастики. Я не испытываю ревности. Василий вызывает чувство надежности, как швейцарский банк. Думаю, с таким же чувством жила его предыдущая пассия — до тех пор, пока он не пропал, переехав ко мне.

Презентация в «Турандоте» — это настолько круто, что вряд или найдется в Москве человек, который, будучи приглашенным, откажется прийти. Новый ресторан открылся сравнительно недавно, строился более семи лет и собрал все возможные слухи. О нем сплетничали, как о женщине. Это неудивительно: на его украшение, кажется, пошло столько же золота, сколько на купола кремлевских соборов. Сравнение с парадными залами Эрмитажа, возникающее с порога, становится навязчивым: вазы, херувимы, мрамор и золото, золото, золото. Официанты, стилизованные под голландских пастухов и пастушек, и почему-то восточная кухня — видимо, дань названию. Все это производит впечатление страшной мешанины, но ты даже не отдаешь себе в этом отчета: роскошь в ее нынешнем русском понимании настолько давит на все органы чувств, что анализу уже не поддается.

Ювелирная коллекция выставлена на галерее второго этажа. Народ глазеет на искусные творения в восточном стиле, не забывая при этом прихватить тарелочку с суши. Есть японскую еду, стоя в толпе, оказалось довольно трудно. Под руку толкают, соевый соус льется на мраморный пол и на рукава гостей, оставляя рыжие пятна. Все чертыхаются, но от столов с едой не отходят.