Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - [23]

— Ну, слава богу!

— Не перебивай. Так вот, он цыган.

— И что? — не поняла бабушка.

Валька оторвалась от нее и отошла к окну.

— А-а-а! — протянула Евдокия Михайловна. — Понятно. Ты обдала презрением его неполноценное происхождение…

— Ба! — с отчаяньем сказала Валька, — я сама не знаю, почему это получилось!

— Что же здесь непонятного? — пожимая плечами, сказала бабушка. — Бедная моя девочка… Ты не виновата. И газеты, и телевидение тебе ежедневно вбивают в голову чувство расового превосходства. Оно у тебя в подкорке отложилось.

— Но ты ведь тоже смотришь телевизор и читаешь газеты? Почему у тебя не отложилось?

— Я — старая женщина, — внушительно ответила Евдокия Михайловна. — Мной уже нельзя манипулировать с такой же легкостью, как тобой. Но хорошо, что ты чувствуешь, как это глупо. А молодой человек симпатичный?

— Симпатичный, — признала Валька с неохотой.

— Умненький?

— Даже слишком, — раздраженно ответила Валька. — Он раз десять сумел меня выставить полной дурой.

— И тебя это злит?

— Безумно! — честно ответила внучка. И, не переводя дыхания, спросила:

— Что мне делать?

— Все очень просто, — успокоила бабушка. — Пойди к нему и скажи, что чувствуешь себя полной дурой. И попытайся объяснить почему. Только очень честно. Не играй в прятки с самой собой.

— Ты думаешь?

Валька нерешительно преступила с ноги на ногу.

— Понимаешь, я его почти не знаю. А вдруг он не стоит такой откровенности?

— Тогда сделай это не для него, а для себя, — строго ответила Евдокия Михайловна. — Тебе ведь это мешает? Чувство вины, я имею в виду?

— Мешает…

— Вот и избавься от него. А избавляться от молодого человека или нет — решишь позже. Поняла?

— Поняла, — ответила Валька, ощущая странное облегчение. В принципе, она и сама хотела сделать тоже самое, но, вооруженная одобрением бабушки, почувствовала себя уверенней.

— Вот и умница, — спокойно сказала Евдокия Михайловна.

Дверь библиотеки распахнулась, и Нина вкатила в комнату сервировочный столик с чайными чашками.

— А теперь давай пить чай, — пригласила бабушка, и Валька послушно вернулась к дивану.

— Кстати, ба, как правильно говорить: «чем обязана» или «чему обязана»?

— Здравствуйте! — с нажимом сказала Евдокия Михайловна, отвесив внучке иронический полупоклон.

— Я думаю, «чему обязана», — заторопилась Валька. — То есть какой приятной причине… Правильно?

— Зачем же тогда спрашиваешь?

— Да так, просто, — неопределенно ответила Валька и начала разливать по чашкам горячий чай.

Длинный плакат, висевший на борту «Драккара», гласил: «Мужское стрипшоу!»

И буквы поменьше интимно обещали: «Дамам вход бесплатный».

Высокая светловолосая девушка с хорошей модельной фигурой остановилась перед плакатом. Насмешливо сощурилась, читая призывный текст устроителей, усмехнулась, огляделась по сторонам и уверенно двинулась на борт деревянной посудины. Небрежно отмела по дороге нескольких молодых людей, пытающихся с ней познакомиться, и вошла в небольшой душный зал, где в предвкушении зрелища томилось множество дам постбальзаковского возраста. То есть от сорока и выше. Так же, не торопясь, оглядела публику, нашла взглядом свободное место и двинулась к нему, не обращая внимания на ревнивые взгляды матрон. Села, закинула ногу на ногу и принялась неторопливо изучать убранство помещения.

Ничего вызывающего в ее манерах не нашел бы даже самый строгий критик. Девушка источала спокойную уверенность в себе, которая с лихвой окупала отсутствие спутника и странный для ее возраста и внешности интерес к обнаженному мужскому телу.

«Захотела, и пришла, — было написано в ее глазах, осматривающих, впрочем без особого интереса, и зал, и его сегодняшних посетительниц. — Надоест — уйду. Ничего особенного».

Наконец медленно померкли лампы, и откуда-то издалека раздались, нарастая, аккорды вступления. Достигнув пика, они растворились в тишине замершего зала, и вдруг, перечеркивая эту тишину, четко и ровно зазвучали ударные.

С двух сторон из-за кулис на сцену выскочили два скудно одетых молодых человека. На них ловко сидели черные кожаные брюки, облегавшие стройные длинные ноги. На рельефно выточенных торсах болтались короткие кожаные жилеты, шею опоясывал кокетливый галстук бабочка.

Пластика танца была резкой, немного рваной, но очень мужественной. Мускулы полуобнаженных тел переливались в свете ярких сценических софитов, и казалось, что под загорелой юношеской кожей извивается в танце опасный змеиный клубок.

«Разогревают», — подумала девушка, уловив за спиной сдавленный женский возглас восхищения.

Красиво работают.

Ритм движения стал учащаться, а вместе с ним начал учащаться пульс зрительного зала. Женщины, не отрываясь, следили за жесткими энергичными движениями красивых тел, и дыхание их начало сбиваться так, словно они, а не двое юношей исполняли на сцене сексуальные па. Ритм танца становился бешеным. Танцоры, прочно завладев залом, поднимали его вместе с собой все выше, доводили ожидание до невыносимого напряжения, и девушка не заметила того, что сама подалась вперед, впившись зачарованными глазами в ухоженные молодые тела с проступившими на них каплями прозрачного пота.