Бриллиантовый крест медвежатника - [46]

– Павел Сергеевич, – оторвался от окна Савинский и повернулся к секретарю, – разыщите-ка мне надзирателя Щенятова. И поживее…

* * *

Заноза пришел в «Гробы» ровно в одиннадцать. Введенский был уже там и что-то писал, макая перо в непроливашку и время от времени вычищая его о свою нечесаную шевелюру. На коленях он держал потертый портфель с обмотанной медицинским пластырем ручкой. Против него сидел в приличной жилетке поверх косоворотки солидный бородатый дядька, явно из торговых, и с интересом следил, как из-под пера Введенского появляются палочки и крючочки – буквы. Заметив Занозу, бывший референт указал рукой на соседний стул – посиди, дескать, покуда я занят, скоро освобожусь.

Заноза согласно кивнул и сел. Введенский в треснувшем пенсне и с бородкой с проседью напоминал ему одного социал-революционера, сидевшего с ним в одной камере Тобольского каторжного централа. Эсера взяли за покушение на убийство тульского градоначальника. Градоначальнику взрывом бомбы оторвало руку и ноги, а бомбист получил восемнадцать лет каторжных работ.

Он сошел с ума не сразу. Мало ли кто сходил с ума на каторге, таких случаев было немало, особенно среди бессрочников. Но они сходили с ума враз, отчаявшись и потеряв всякую надежду когда-нибудь выбраться отсюда. Эсер сходил с ума постепенно, с каждым днем капля за каплей утрачивая веру в жизнь. С утра до вечера он ходил взад-вперед по камере, погруженный в какие-то свои думы. Он машинально ел, машинально отвечал на вопросы, часто невпопад. И с каждым днем становился все более мрачным и неразговорчивым. Попытки его товарищей поговорить с ним ни к чему не приводили: он замыкался, устремлял взор в одну точку, и расшевелить его ничем было невозможно.

Скоро он стал избегать людей, забивался в угол и сидел там до вечерней поверки. Взгляд его сделался тревожным и озабоченным, будто он постоянно что-то искал и не мог вспомнить что.

Однажды бомбист встал посредине камеры, постоял немного, будто что-то припоминая, и вдруг взвыл таким диким ревом, что даже у душегубов-громил по телу пробежали мурашки. Потом он кинулся к железной двери и со всей силы стал колотить по ней руками и ногами, словно пытаясь пробиться сквозь нее наружу. Сокамерники не успели опомниться, как он, перестав биться в дверь, с дикой силой оторвал от пола скамейку, бросился к окнам, выбил стекла и разорвал на себе бушлат и рубашку. Прибежали надзиратель и старший отделенный и увели эсера в больницу. Там, дабы установить степень помешательства узника, у него выдергивали волосы, обливали ледяной водой, кололи тупыми иголками. Но эсер не чувствовал боли и только дико хохотал. Больше на каторге его не видели, но все узники понимали, что бомбист уже не жилец. Через несколько месяцев он действительно умер в сумасшедшем доме.

– Ну вот, теперь я к вашим услугам, – вывел Занозу из дум голос Введенского. Степенный дядька ушел, и перед бывшим референтом стояла стопка серебряных монет. – Мой гонорар, – улыбнулся он, указывая на монеты.

– Неплохо, – кивнул Заноза и улыбнулся. – С почином!

– Благодарю вас, – склонил голову Введенский, и Заноза с удивлением отметил, что тот абсолютно трезв.

– Вы принесли?

– А вы? – в свою очередь, спросил бывший референт.

– Все как договаривались, – заверил его Заноза.

– Тогда пойдемте отсюда, здесь слишком много глаз, – тихо сказал Введенский, смахивая серебро в горсть.

– Согласен, – кивнул Заноза, поднимаясь со стула.

– А вот и я, красавчик, – подошла к нему вчерашняя мамзелька и взяла его под руку. – Ну что, пойдем? Я тут знаю одно тихое местечко. Нам там будет очень хорошо, сладенький мой…

– После, после, – попытался отшить ее Заноза.

– Ну, дружо-очек, ты же обещал, – манерно растягивая гласные, закапризничала проститутка, почти повиснув на нем. – Идем же, сахарный мой.

– Да отвяжись ты, су-ука, – зашипел на нее Заноза и резко выдернул руку, едва не сбив ее с ног.

– Ах, ты так! – вскрикнула проститутка. – Федя, Костик, меня тут фраера залетные обижают…

От буфетной стойки отделились два амбала. Один, оттеснив Введенского в угол, прикрыл выход, а другой, решительно похожий на шкаф, пошел прямо на Занозу.

– Ты пошто девку забижаешь? – промолвил шкаф таким голосом, будто говорил, сидючи на дне пустого колодца.

Заноза молчал.

– Ну, что молчишь? – протрубил шкаф. – С тобой люди разговаривают, а ты молчишь…

– Дай ему, Костик, дай! – визгливо крикнула проститутка.

Весьма резко для его мощной конституции шкаф выбросил вперед руку, целясь прямо меж глаз Занозы. Но пудовый кулак попал в пустоту, увлекая за собой все тело. Шкаф вынужденно сделал вперед два шага и, трубно взревев, согнулся пополам: Заноза, присев и отскочив в сторону, нанес ему два сильных удара в живот и в бок. Затем, неторопливо взяв возле стойки табуретку, он со всей силы ахнул ею по бычьей голове амбала. Костик, выпучив глаза, охнул и повалился на заплеванный пол.

– Ты чо, папаша?! – кинулся на Занозу от дверей Федя.

Снова ловко увернувшись от удара, Заноза успел прыгнуть ему за спину и пнул амбала сапогом в задницу. Налетев по инерции на стол и опрокинув посуду, Федя резко обернулся и встретился со взглядом Занозы. Тот медленно шел на него и смотрел ему в глаза так, как смотрят за мгновение до того, прежде чем напрочь оторвут голову.