Бриллиант Кон-и-Гута - [38]

— Вы любите, оказывается, живопись, Голоо? — обратился хан к негру, — мисс Энесли с таким вниманием разглядывает этот пейзаж! Я видел его в Париже.

— Да, я купил его, ваше высочество.

— Вероятно, из-за белых птиц… Голоо любит все белое, — внезапно произнес Гарриман.

— Ах, негодяй! — воскликнул негр. — Давно ли ты сам перестал быть черным, как мой дед?

— Значит, он был черней вас? — воскликнул Гарриман. — Ну, это невозможно!

Все рассмеялись.

Словно отлакированное черной краской лицо Голоо обдала волна смущения. На его лице изобразилась боль. Он взглянул на Эрну.

Мэк-Кормик наклонился к нему и произнес:

— Я любил женщину с темной кожей. Я думаю, что белая женщина может полюбить негра. Любовь — это нечто большее, чем красота.

Глаза Голоо сверкнули.

— Вы тоже так думаете, мисс Энесли?

Вопрос, поставленный в упор, вывел ее из задумчивости созерцания чаек, носившихся над волнами и вот-вот готовых вылететь из золотой рамы.

Взоры мужчин устремились на нее. Казалось, что эта белокурая Диана может разрешить вопрос уже благодаря одному тому, что она женщина.

— Я думаю… — она запнулась, — я верю, что человек любит человека не потому, что он красив…

— Человек — человека? Здесь говорят о женщине и мужчине, — вот в чем вопрос! — возразил хан.

— Все равно, — произнесла она. — М-р Мэк-Кормик сказал то, что и я думаю, ваше высочество.

Голоо привскочил с своего места, но снова уселся с видом человека, который всего менее занят разговором. Если бы он мог покраснеть, он покраснел бы с ног до головы.

Гарриман покосился на своего черного друга.

Фон Вегерт, сидевший молча, вдруг проговорил:

— Ваше высочество, вероятно, знаете, что сделано открытие, касающееся вашего Кон-и-Гута?

Хан медленно повернулся к говорившему:

— Я слышал кое-что о каком-то никому не известном молодом человеке, который оказался остроумнее самых остроумных ученых из Королевского Географического общества. Говорят, он получает миллион за свое открытие?

— Совершенно верно. Этот молодой человек — перед вами, ваше высочество. Я и Голоо — его опекуны. Миллион будет ему выплачен по проверке его открытия на месте, в Кон-и-Гуте.

Хан из-под опущенных ресниц всматривался в лицо Гарримана.

Антипатия, которую этот высокомерный азиат внушал последнему, заставила его подняться с места и подойти к фон Вегерту, словно отдаваясь под его покровительство.

— Джонни! Слушайте меня внимательно, — тихо произнес фон Вегерт, отводя его в сторону. — Ночуйте в «Сплендид-отеле». Держитесь так, как будто я действительно уехал. Завтра утром отправляйтесь в Британский музей. Сосчитайте в витрине, где лежал рокандский камень, число всех камней, там хранящихся. Число камней. Вы поняли?

— Будет сделано, дядя Роберт, — так же тихо произнес Гарриман, отходя от фон Вегерта.

Мэк-Кормик с интересом наблюдал за воришкой, ставшим в двадцать четыре часа джентльменом, но не проронил ни слова. Он уже знал во всех подробностях, как протекло заседание в Географическом институте, и взвешивал шансы Гарримана в отношении его участия в экспедиции.

Хан подошел к Эрне.

— Когда вы снова танцуете, мисс? Я так много слышал о вашем таланте, но мне не пришлось еще видеть вас.

— Я не танцую больше, ваше высочество.

— Я изумлен! Но почему же?

Легкая краска залила бледное лицо девушки.

— Я уезжаю.

— Надолго?

— Навсегда.

— Но вы остаетесь в Англии? Ведь вы англичанка?

— Моя мать немка, ваше высочество. Но я изменю Англии ради Франции.

— Значит, Париж? Прекрасно. Позвольте мне помочь вам в незнакомом городе. Я знаю Париж, как уже знаю ладонь вашей руки.

И он галантно взял ее изящную руку, немощно спущенную на рукоятку кресла, и поцеловал.

Затем он отошел, не задерживаясь.

Голоо все слышал, все видел и сразу решился.

— Если меня сегодня Брене побьет — я попрошу у него реванша в Париже, а если я его побью — я дам ему реванш… тоже в Париже.

— Париж, Париж! — воскликнул Мэк-Кормик. — Чудесный город, но опасный. Лучше бы вам, Голоо, ехать со мной в Кон-и-Гут. Туда вы увезете свою славу или…

— Бесславие?

— Нет, я не то хотел сказать… — задумчиво произнес Мэк-Кормик, переводя взгляд с него на Эрну Энесли. — Впрочем, уже шесть часов! Состязание в восемь с половиной… До свидания, милый Голоо. Желаю вам успеха. К сожалению, я настолько занят сегодня вечером, что не смогу увидеть вас и вашего грозного противника.

Он протянул руку своим гордым жестом, ладонью вниз, попеременно всем присутствующим. Только поклон его в сторону хана был чуть спокойнее и суше. Прощаясь с Эр-ной, Мэк-Кормик на мгновение приостановился и проговорил так, что только она одна расслышала его слова:

— Сохраните ваше сердце навсегда таким же чистым…

— Голоо! Если вы не поедете со мною в экспедицию, то в вас я хотел бы видеть преданного покровителя мисс Энесли!

Голоо с любовью взглянул на Эрну.

Хан вскричал, смеясь, с своего места:

— Но разве мисс Энесли не самостоятельно выбирает себе друзей? Во всяком случае, я приму меры к тому, чтобы Голоо оказался в Париже одновременно с мисс!

Голоо вздрогнул. Хан говорил так, как будто он решил все, и за себя и за девушку.

Черный великан с нежной душой, влюбленный с первого взгляда в эту ослепительную белую девушку, затрепетал было от счастливых слов, которые она недавно произнесла, но сразу поник головой, услышав смелый смех человека, который бестрепетно привык брать в руки то, что ему нравилось.