Бригантины поднимают паруса - [8]

– Я не потому…

– А чем заинтересовал?

– Дальность и точность, – сказал я и пояснил: – Так мне кажется, как ученику Кювье, что по одной косточке мог восстановить облик динозавра или птеродактиля. А еще здесь явно достигнут минимальный разброс пуль.

Она смотрела испытующе.

– Ты не снайпер, случаем?

– Обижаешь, – ответил я с достоинством. – Я ученый!.. Просто для ученых важна точность.

Она сказала ядовито:

– Понятно, теперь эта профессия называется «ученые». Какие только эвфемизмы не возникают в этом сумасшедшем мире!

Я сказал с неохотой:

– Ладно, одевайся, и поехали. Хотя тебе с твоей фигурой можно и так. Время – деньги, как говорят евреи.

Она огрызнулась:

– Евреи так не говорят!

– А как?

– Деньги – это свобода, выкованная из золота.

– Круто, – признал я.

Оделась она не по-женски быстро, на плечи набросила темный платок с крохотным узором по краю, в случае необходимости можно сразу укрыть голову, чтобы не сердить старшее поколение… да и молодежь, что по нраву более древняя, чем нынешние старики Эмиратов или Ирана.

Вообще-то платок для женщины и шапка для мужчины всегда были больше чем средством для укрытия головы от солнца, дождя и снега. Даже в хорошую погоду женщина в платке – достойная женщина, а без платка – городская распутница. «Простоволосая», значит, обесчещенная.

У мужчин то же самое, в военное время голову защищает шлем, в невоенное – шляпа, указывая на его достоинство. Шляпу снимаем перед более достойным, а если некто ни перед кем не обнажает голову, то это либо король, либо в данном регионе самый главный.

И понятие «опростоволосился» равнозначно нынешнему «обосрался». Так вот я, скажем по-старинному, опростоволосился с поиском атомных зарядов. А это значит, нужно развивать свою сенсорику, чтобы опираться не только на подслушанные и подсмотренные разговоры и картинки, а на что-то еще, что можно выжать из редактирования моего генома.

На выходе из дома она бросила настороженные взгляды по сторонам, что и понятно: разведчикам опасаться нечего, а вот шпионам грозит мучительная смерть. Если же шпион из такой омерзительной страны, как Израиль, то в исламском мире поимка отвратительного гада вообще праздник.

Я сел первым и открыл для нее дверь изнутри, она опустилась за руль с таким усталым видом, словно неделю работала в каменоломне.

– Ладно, пристегнись, поехали.

– Уже, – сказал я, – будь осторожна, дорога мокрая. Хотя дождя я не заметил…

– Здесь улицы поливают трижды в сутки, – буркнула она. – И ты это знаешь.

– Откуда? – возразил я. – Ученые такие невнимательные… и рассеянные.

– Правда?

Я сказал, оправдываясь:

– А кто из мужчин не заметит твои вторичные признаки? Даже женщины зыркают и отвлекаются.

Она вела автомобиль быстро и сосредоточенно, устремив взгляд на дорогу впереди и ни на миг не отводя в сторону.

Я открыл бардачок, Эсфирь с неодобрением взглянула, как я сунул туда пистолет.

– Пусть полежит. Надеюсь, не продашь, пока меня не будет.

Она ответила резко:

– Я пойду с тобой!

– Нет, – отрезал я. – Нет. Такие вопросы решаются наедине. Без свидетелей, тем более без болтливых женщин.

– Я не болтливая.

– Женщины все болтливые, – сообщил я ей новость. – Или они не женщины. Думаю, и Хиггинс удалит всех посторонних с места нашего разговора.

Она покривилась, но хотя женщины рационально мыслить не умеют, однако в разведке их приучают хотя бы поступать рационально, потому посопела, поворчала про себя и сказала с неохотой:

– Как знаешь.

– Спасибо.

– Но я уверена, что смогла бы подыграть.

– Дорогая, – ответил я ласково, – когда речь идет насчет атомных зарядов, женские чары не срабатывают.

– При чем тут чары, – возразила она, но уже без напора, просто потому, что возразить хочется, на самом деле действительно привыкла полагаться на свое обаяние, – я же не новичок в разведке!

– Ага, проболталась!

– Ничуть, ты все не так понимаешь. Просто знаю, когда что сказать.

– Это если допустят до разговора взрослых мальчиков, – уточнил я. – Но, скорее всего, увидев еще и женщину, никто со мной говорить не захочет. Женщина на корабле – плохая примета.

– Какой-такой корабль?

– Мы все на корабле, – напомнил я. – Космическом, по имени Земля.

Она дернула плечом.

– Ладно. Посмотрим, насколько ты хорош как переговорщик.

– Ты лучше, – согласился я и добавил со смиренным укором, – вон даже меня уболтала и в грех ввела…

– Чего-чего?

– Стыдно вспомнить, что ты со мной делала, утоляя свою разнузданную похоть.

– Свою? А не твою?

– Я ничего не гарантирую, – напомнил я. – Просто нужно пробовать сперва такие варианты, как поговорить, попросить закурить, спросить, как пройти в библиотеку. Если не получится, тогда уже кувалдой в лоб… Но я, как человек очень глубоко в душе мирный, убежден, что в высокодуховном мире можно и без стрельбы.

Она спросила язвительно:

– Как? Ледорубом по башке?.. А если получится криво, то додушить?

– Все думаешь о своих удовольствиях, – укорил я. – Но большевики не ищут легких путей.

– Это я заметила, – ответила она. – Один только тот боевик чего стоит, которого ты зачем-то отпустил…

– Это Дуглас? – переспросил я. – Да просто пожалел.

Она воззрилась на меня в великом изумлении.