Бриг «Три лилии» - [69]
Якобин выпустил доску, криво усмехнулся и поиграл пальцами в воздухе.
Мы завтра в Грецию поедем!..
затянул он, поправляя котелок.
Колеса, иэх, скрипя-а-а-ат!..
— Или сперва не в Грецию? А, Эббер?! — крикнул он через залив, где дрожал в мареве паромный причал.
Якобин повернулся и схватил Мандюса за воротник:
— Спорим, что я пройду по поручням с бутылкой на косу и не пролью ни капли!
— Идет! Но не вини меня, коли за борт ухнешь, — ответил Мандюс, подозрительно косясь на ящик с органом.
Якобин потащил его за собой.
— Сначала — в камбуз, кофе выпьем. Потом увидишь диво!
Они поднялись по трапу, наступила тишина. Но что это? Крышка ящика медленно приподнялась. Появилась нога, потом багровое лицо с разинутым ртом, который жадно глотал воздух, потом вторая нога!..
— Еще минута, и я бы задохся! — произнес голсс Миккеля Миккельсона.
Глава двадцать третья
ПИСЬМО НА САЛФЕТКЕ
Общая каюта на «Короле Фракке» была маленькая и тесная, в ней пахло пивом и машинным маслом. Стол, приколоченный гвоздями к полу, да просиженная плюшевая кушетка — вот и вся мебель.
Хочешь посмотреть наружу — к твоим услугам грязный иллюминатор.
А только зачем он, коли все равно не увидишь того, что хочется видеть больше всего на свете.
Тетушка Гедда уснула над своим вязаньем. Очки съехали на кончик носа. Туа-Туа пыталась представить себе солнечную Данию, где едят сосиски с горчицей и слушают соловья в городском парке Эсбьерга.
Но тут она вспомнила папу и опять заплакала.
— Туа-Туа…
Она открыла глаза ровно настолько, насколько их открывают, когда видят сон и не хотят просыпаться. Чья-то грязная рука терла окошко снаружи. За мутным стеклом показался веснушчатый нос Миккеля Миккельсона.
Туа-Туа чуть не вскрикнула от радости, но Миккель предостерегающе поднес палец к губам. Миг, и он уже очутился в каюте.
— Ой, Миккель! А я думала…
— Что я лежу дома в кровати и храплю, да? — усмехнулся Миккель. — Что ж, и храпел. Половину ночи. Только не в кровати, а в ящике с органом. Пришлось забраться в него пораньше, пока никто не…
— Тш-ш-ш, — испуганно прошептала Туа-Туа.
Тетушка Гедда подняла руку и почесала нос узловатым пальцем.
— Ладно, после расскажу, — сказал Миккель шепотом и приподнял куртку: под ней был привязан кожаный мешочек. Видишь, запас для побега. Ну как, пойдешь?
Туа-Туа сморгнула слезы:
— Конечно, Миккель. Только… жаль все-таки тетушку Гедду…
Мимо иллюминатора прошел капитан. Миккель присел.
— Того и гляди, войдет кто-нибудь, — прошептал он. Напиши несколько строчек, чтобы знала, что ты жива-здорова. Сойдем у паромного причала — я же без билета. Жду на носу, за органным ящиком.
Миккель глянул в иллюминатор, убедился, что путь свободен, и скользнул в дверь, словно тень.
Туа-Туа отыскала в кармане цветной мелок, взяла грязную бумажную салфетку и стала писать на ней:
Дорогая, дорогая, милая тетушка Гедда. Ты никогда не простишь меня, но я тебя очень-очень люблю. Конечно, Дания очень красивая. Но…
Письмо получилось длинное.
В самом конце она подписалась: «Твоя Туа-Туа». Но куда положить письмо?
Взгляд Туа-Туа скользнул с влажного кончика носа тетушки Гедды на клубок шерсти на ее коленях.
Глава двадцать четвертая
«ПЕРВЕЙШИЙ АКРОБАТИСТ МИРА» БАЛАНСИРУЕТ
У паромного причала стояло на берегу несколько небольших строений: двухэтажный дом лавочника, рыбацкая лачуга с шиферной крышей и избушка паромщика.
Правда, паромщик показывался, только когда кто-нибудь просил перевезти на лодке через залив, в Льюнгу. Паром не действовал.
Да, чуть не забыл: в кустах поодаль стоял еще цирковой фургон.
Миккель сидел на корточках за органным ящиком и перебирал в уме, кто может оказаться на пристани и сорвать его планы. Брезент, которым он накрылся, вонял старой сельдью так, что ноздри сами слипались.
«Вдруг тетушка проснется, что тогда делать будем?» подумал он.
Что там еще болтал Якобин о каких-то скрипящих колесах и очках для любопытных? И где, наконец, Туа-Туа?
Миккель выглянул из-за ящика.
Труба выкашляла клуб дыма, и «Фракке», скрипнув всем корпусом, повернул к берегу.
— Туа-Туа… — нетерпеливо шепнул Миккель.
Но вот на ступеньках показались ее черные чулки. Она спустилась и осторожно поглядела кругом.
— Ты где, Миккель? — прошептала Туа-Туа.
— Здесь, под брезентом, позади тебя. Она еще спит?..
Слава богу. Подойди поближе, чтобы мне не кричать. Как только спустят сходни, сразу на берег.
— Они нас поймают, Миккель!
— Попытка не пытка! Тш-ш-ш, рулевой идет. Не смотри сюда.
Долговязый рулевой «Фракке» был завзятый шутник; под блестящим козырьком торчал веселый рыжий вихор.
— Никак, Туа-Туа Эсберг с чайками о погоде толкует? усмехнулся рулевой и стал готовить сходни. — Что же они сулят?
— О…облачность и грозу, — пробурчала Туа-Туа.
Она не сводила глаз с органного ящика, так что Миккейя даже холодный пот прошиб.
С верхней палубы донесся блеющий голос Якобина:
— Спорю на два риксдалера, что пройду по всем поручням и не пролью ни капли!
Миккель забылся и вдохнул тухлый запах.
— А-апчхи-и-и! — громыхнуло за ящиком.
Рыжий рулевой выпустил сходни, ухватился за брезент и потянул. Миккель тянул к себе.