Брестские ворота - [88]

– Зер гут, – немец благосклонно кивнул и, показывая на Якова, спросил: – А этот старший лейтенант кто?

– Наш командир батареи, – твёрдо заявил стоявший ближе.

– И ваше имя?.. – вкрадчиво спросил офицер, снова обращаясь к Якову.

Но тот отрешённо молчал. Оба предателя наверняка знали, что он сын Сталина и что его фамилия Джугашвили, и немец это тоже отлично знал, а его вопрос был всего лишь уловкой, с помощью которой офицер, ведший допрос, пытался разговорить пленника.

– Ладно, тогда поступим так… – и немец без видимого раздражения начал раскладывать на столе изъятые у Якова документы и то, что было найдено у него в карманах.

– Вот ваш зольдатен-бух, – офицер показал Якову его раскрытое командирское удостоверение с фотографий и чётко выписанной фамилией Джугашвили. – Признаёте, что это ваше?

Отпираться было просто смешно, и Яков кивнул. Штрикфельд посмотрел на него и чуть ли не сочувственно сказал:

– Я понимаю, вы как офицер должны хранить военную тайну. Но мы можем поговорить и на отвлечённые темы… – он жестом отправил пленных назад в палатку и продолжил: – Вам известно, что здешнее население воодушевлённо встречает наши войска?

– Это представители буржуазии и зажиточного крестьянства, – глухо, через силу ответил Яков.

– Допустим, – согласился Штрикфельд. – Но есть немало свидетельств, что ваши крестьяне не приемлют колхозный строй.

– Это временное явление. Реформы часто непонятны современникам и дают результат только по прошествии времени.

– Интересная мысль… Однако давайте оставим эти материи. А вот что вы скажете о неудачах русского командования?

– Пока говорить рано, – Яков в упор посмотрел на Штрикфельда. – Если удастся отрезать танки от пехоты, то результат будет иным. Но если бы мои красноармейцы отступили, если бы я увидел, что моя дивизия отступает, я бы сам застрелился, потому что отступать нельзя.

– И тем не менее, – мягко возразил Штрикфельд, – ваша дивизия отступает, а вы сами в плену.

– Меня захватили! – вскинулся Яков. – Думаю, это ваши десантники переодетые в нашу форму!

– Но и ваши десантники действуют точно так же, не так ли?

– Не знаю, – Яков пожал плечами. – Я артиллерист.

– Конечно, конечно… – согласился Штрикфельд и задал следующий вопрос: – Вот мы обращаемся с вами гуманно, а скажите, у вас расстреливают наших пленных?

– Думаю, что, когда вы попадёте в плен, обращаться с вами будут неплохо…

– Да? Ну, как говорят, время покажет… А на это что вы скажете? – немец выложил на стол смятый конверт. – Это письмо, найденное в вашем кармане. Тут вам пишут о войне.

– Это неудивительно, – Яков пожал плечами. – Сейчас война.

– Да, но это письмо написано до начала войны… И можно сделать разные выводы…

Штрикфельд заговорил несколько отвлечённо, и, слушая этого немца, Яков всё ниже опускал голову. Он понимал. Его как сына Сталина делают заложником большой игры…

* * *

Отчаянно дребезжа всеми изношенными частями, пикап мчался по полевой дороге. «Мессершмитт», напоминавший своим тонким фюзеляжем осу, уже пару раз заходил в атаку, и оба раза сидевшему за рулём особисту везло. Пока пули только взбивали пыль рядом с машиной.

Пять минут назад неизвестно откуда взявшийся немецкий истребитель атаковал кативший по полю пикап. Едва услыхав крик:

– Воздух!!! – шофёр мгновенно затормозил и кинулся в кювет.

Бойцы, сидевшие в кузове, повыскакивали следом, и только оставшийся в кабине особист медлил. Его вдруг охватила глухая злоба от сознания полного бессилия перед самолётом, и капитан вместо того, чтоб удирать в поле, внезапно для себя самого рванулся за баранку и погнал машину к недальнему лесу.

Отлично сознавая, что дважды промахнувшийся немец сейчас целится особо тщательно, особист по какому-то наитию резко взял руль вправо и съехал с дороги прямиком в поле. Почти сразу же послышался треск авиационного пулемёта, и третья очередь хлестнула по колее.

Ожидая, что немец снова повторит атаку, особист поддал газу, но «мессершмитт» исчёз в голубом мареве. Догадавшись, что у истребителя то ли кончились патроны, то ли осталось «в обрез» бензина, особист сбавил ход и не спеша подкатил к опушке.

Дождавшись, пока остававшиеся в поле бойцы прибежали и влезли в кузов, особист уступил место шофёру и почему-то молчал всё время, пока пикап катил лесом к расположению штаба.

По прибытии на место он также молча спустился к себе в землянку, сел на топчан и вдруг ощутил, что после пережитой опасности его начинает бить мелкая противная дрожь. Тогда капитан нагнулся, взял с пола стоявшую там бутылку водки, ударом ладони вышиб картонную пробку и прямо из горлышка сделал два больших глотка.

Сначала он вроде ничего не почувствовал. Но потом водка разлилась теплом по телу, и дрожь куда-то пропала. Тогда капитан выложил на стол папку с бумагами, собираясь взяться за работу, но веки стали слипаться, и, уверяя себя самого, что он только минуточку посидит с закрытыми глазами, особист, опёршись спиной о стену землянки, задремал.

Разбудил его скрип двери. Захлопав спросонья глазами, особист разглядел, что в землянку входит майор Авдюхин, и произнёс:

– А-а-а, это ты…

– А ты никак дрых? – усмехнулся майор, прикрывая за собой дверь.