Она увидела себя маленькой девочкой у него на коленях, видела, как он брал сигару, исполняя весь этот роскошный неторопливый ритуал. Па пользовался специальными золотыми ножницами и длинными деревянными спичками, которые позволял ей гасить. А потом, и это было самое лучшее, он надевал ей на палец фирменное бумажное колечко с сигары. Она видела мамми, сидевшую за своим вышиваньем, и па с газетой и снова наслаждалась той особой атмосферой покоя и безопасности, которая окружала ее, когда она была маленьким ребенком.
«Если бы… о, если бы только…» – с тоской подумала она в последний раз в своей жизни.
Известие о том, что порочная Лилли Молино вернулась в Арднаварнху, всполошило весь дом, а потом и всю деревню со скоростью лесного пожара. Любопытные служанки собирались, чтобы обсудить это событие, и скоро все узнали, что Лилли приехала домой умирать. «Это написано на ее лице», – говорили они друг другу. Выплыли наружу всевозможные старые истории и слухи, обраставшие всевозможными подробностями в толпе, собиравшейся в деревенской лавке или за парой-тройкой кружек в пивной.
Лилли радовалась тому, что была дома. Она ездила верхом по заросшим папоротником тропам и по берегу моря, тихо сидела вечерами у камина, улыбаясь разговорам о старых мелодиях и о прежних временах. И, как прежде, собаки лежали в ногах постели Лилли, с обожанием глядя на нее, как если бы были теми самыми ее любимыми далматинами, жившими здесь сорок лет назад. Когда она настолько ослабела, что уже не могла ездить верхом, то заменила это медленными прогулками по садам, опираясь на старую отцовскую малаккскую трость с серебряным набалдашником. Она отказалась от большой дозы морфия, прописанной доктором, зная, что у нее осталось мало времени, и, не желая тратить его на забытье под воздействием лекарства.
– Я хочу полностью насладиться каждой моей последней минутой в Ардиаварнхе, – тихо говорила она Сил, – потому что понимаю, что это рай, а когда я умру, мне придется все это оставить. Окончательно.
Она жалобно взглянула на сестру и проговорила:
– Как ты думаешь, па, наконец, простил меня? Он не перевернется в гробу, когда вы положите меня рядом с ним?
– Разумеется, он простил тебя, – солгала Сил, пряча слезы. – Он говорил мне об этом сотни раз. Ты еще долго не умрешь, Лилли.
Но та лишь улыбнулась сестре в ответ.
В эти долгие вечера, когда они сидели одни у камина, она рассказала Сил правду о Джоне, Финне и Дэниеле, о двоих своих сыновьях, о своей ненависти к одному и переполнявшей ее эгоистичной любви к другому.
– Лайэм никогда не вернется домой, – горестно говерила она. – Я никогда не думала ни о ком, кроме самой себя. Я пыталась его искать, просить прощения, но безрезультатно. Он просто исчез.
– Ты никогда не думала о том, насколько по-другому могла бы сложиться твоя жизнь, не встреть ты Роберта Хатауэя? – спросила сестру Сил.
– Не думала ли я?
Лилли рассмеялась тихим горьким смехом.
– Думала каждый день своей жизни. Но мне дорого досталось понимание того, что вернуть ничего нельзя. Нельзя изменить прошлое, Сил, хотя, видит небо, я пыталась это сделать.
Она вынула из кармана бриллиантовое колье и подала его Сил.
– Помнишь день, – улыбаясь, спросила она, – когда мне исполнилось семнадцать, когда весь мир был у моих ног? А теперь я хочу, чтобы это колье досталось твоей дочери, когда ей тоже будет семнадцать лет и перед нею откроется вся жизнь и все будет казаться возможным.
Она говорила о Нэде, которого вынуждена была оставить в Наитакете на попечении одной местной женщины.
– Он мой единственный друг, не считая тебя, Сил, – проговорила она. – Теперь его бедный ум помутился, но он красив, нежен и очарователен, как всегда. Почему я любила его недостаточно, чтобы выйти за него замуж? Тогда жизнь была бы такой простой. Но его театральные друзья верны ему. Они всегда находят время его навестить, и в летнее время в Белом доме собирается целая толпа. Я поняла, что нужно расстаться с ним, пока я еще оставалась самой собой, чтобы он не видел, во что я превратилась.
Лилли печально посмотрела на свои ладони – пучки тонких костей, обтянутые пергаментной кожей с синими венами.
– Руки старухи, – горько вздохнула она, – и все же мне не суждено стать старухой.
Пришел день, когда Лилли уже не смогла подняться на ноги. Сил передвинула ее кровать к окну, чтобы она могла любоваться своими любимыми садами и старыми деревьями, посаженными их прапрадедами, серебряным блеском моря и просторным опаловым небом, видеть проходивших рысью мимо дома лошадей. Хотя воздух позднего лета был теплым, Лилли мерзла, и в камине постоянно пылал огонь. Верные собаки не отходили от ее кровати. Они лежали, положив головы на лапы, и не отрывали глаз от Лилли. На окне сидела в ожидании не спускавшая с нее глаз оранжевая кошка.
Прошла еще одна неделя, и другая, и теперь уже Лилли не могла даже есть. Ей давали жидкую пищу через соломинку, хотя она говорила Сил, что ей больше ничего не нужно.
– Все остальное не имеет значения, дорогая Сил, – повторяла она. – Я дома.
Ее глаза были похожи на два темных сапфира, а худое измученное лицо окостенело. Сил видела, как постепенно ее покидали страдания и грусть.
