Бремя пророка - [5]

— Не нужно мне объяснять, милая, — улыбнулся Ройфе, — я знаю, что это такое. Вы будете удивлены, но многомировая интерпретация или эвереттика, мне лично больше нравится второй термин, он человечнее… да, с помощью многомировых моделей сейчас некоторые мои коллеги объясняют такие болезни, как шизофрения и расстройство множественной личности… Вы не знаете работ Никонова? Нет, конечно.

— Вы думаете, что Макс заинтересовался этим, потому что…

— Из-за своего психиатрического диагноза? Не знаю, милая. Может быть. Скажу точно, когда поговорю с Максимом. Очень интересный случай, хорошо, что вы пришли ко мне. Коллеги утверждают, что ваш друг здоров, но я вижу тут…

— Что?

— Продолжайте, пожалуйста. Итак, вам сказали, что память у Максима прекрасная, что в социальном отношении он адаптировался полностью, психологический костыль ему больше не нужен, он человек вполне самодостаточный, да вы и сами это видели по его поведению и исследованиям. И сочли свою миссию выполненной. Да? Юрий… он вас торопил?

— Нет, — Надя произнесла это слишком резко, и Ройфе едва заметно усмехнулся, вызвав еще более резкую реакцию. — Нет! Не только не торопил, но каждый день… каждый раз, когда я приезжала домой… Юра говорил: «Оставайся у Макса сколько нужно, только тебе решать»… Но я… Мне все труднее давалась жизнь на два дома. Я больше не могу, профессор. Я не спрашиваю вашего совета, что мне делать. Я знаю что. Я в любом случае вернусь домой. Иначе не выдержу и сама окажусь в психушке. Но… Конечно, я буду говорить с Максом. Я постараюсь быть… в общем, постараюсь.

— Он вас любит? Я имею в виду — новый Макс? Инстинкт любви, вы сказали…

— Я… не знаю. Мне кажется… или хочется думать, что это все та же романтическая влюбленность. Он не вспомнил наших отношений, конечно, но ощущение… Не думаю, что это любовь.

— Надеетесь, что не любовь — так точнее?

— Да…

— Но все-таки боитесь, что ваше объяснение… ваше второе предательство, скажем так, вы это слово произносите мысленно, не отрицайте… оно может вызвать стресс, который приведет к вторичной потере памяти. Так?

Надя долго молчала, разглядывая кончики своих пальцев.

— Так, — сказала она. — Если это случится второй раз, я не переживу.

Ройфе встал. Поднимался он тяжело, будто был привязан к креслу невидимыми веревками, эластичными, натянувшимися, когда профессор привстал, и швырнувшими его обратно, на сидение. Ройфе тяжко вздохнул и второй раз поднялся так резко, что невидимые эластичные веревки, видимо, не выдержали и разорвались, и профессора бросило вперед, как из пращи, он пробежал мелкими шагами полкомнаты и остановился, ухватившись рукой за высокий столб торшера, стоявшего у журнального столика. Надя тоже встала, она не знала, что делать, ей было немного смешно, Ройфе выглядел, как резиновый мячик, брошенный неловкой рукой ребенка, но и страшновато ей было тоже, потому что показалось, будто сейчас профессор упадет и непременно что-нибудь себе сломает, старческие кости хрупкие, нельзя же так…

— Сидите, сидите, — замахал рукой Ройфе. — Сядьте, милая, и послушайте.

Надя опустилась в кресло, и ей почему-то показалось сейчас, что кресло засосало ее, как трясина: вот погрузилась спина, вот плечи, сейчас исчезнут руки, если она немедленно не вытянет их или не поднимет над головой… так она и сделала, вызвав недоуменную реакцию Ройфе.

— Вам неудобно? — спросил он. — Хотите — пересядьте на стул.

— Ничего, спасибо, — пробормотала Надя: вроде бы отпустило, кресло не пожелало ее всасывать и теперь нежно удерживало на поверхности, удобно подставив бока.

Профессор оставил в покое торшер и вернулся к Наде, встал перед ней, стараясь держаться прямо, но получалось у него плохо, совсем старик, подумала она, сколько ему на самом деле, я слышала, что под восемьдесят, но, похоже, больше, не надо было приходить, может, когда-то он действительно был лучшим в мире, но сейчас, кажется, это время миновало…

— Вот что я вам скажу, милая, — продолжал Ройфе грустным голосом. — Я внимательно изучил не только анамнез и файлы профессора Савериной. Когда пришел к определенным выводам, то прочитал и публикации Дегтярева, не только последние, но и предыдущие, до того дня, когда он потерял память. Понимаете, милая… Не люблю такие вещи говорить, но в данном случае и не сказать нельзя, поскольку вам и Максиму нужно принимать решение, и вы должны иметь полную информацию. У Максима никогда не было никаких психических отклонений. Он здоров. Медикаментозное лечение, которому его подвергали… не скажу, что это нанесло вред… сейчас есть очень щадящие препараты из группы нейролептиков… но и пользы не принесло никакой. Во всяком случае, в восстановительной динамике памяти лекарственные препараты никакой роли не сыграли. И потому на будущее… Надеюсь, не понадобится, но имейте в виду: все лекарства, которые ему припишут мои коллеги, спускайте в унитаз. Понимаете?

Надя кивнула. Она хотела сказать, что решать это придется теперь самому Максу, потому что она…

— Впрочем, — сказал Ройфе, — решать это придется теперь уже не вам, а самому Максиму. Далее. Насколько хорошо вы изучили его последние статьи?