Бремя Могущества - [47]

— Я не стал фиксировать на этом внимание, а просто прошел к своей койке, стянул с себя пропитавшуюся влагой куртку, сбросил туфли и, укутавшись в плед, сел. Говард бросил мне полотенце, затем раскурил очередную сигару и молча стал смотреть, как я задубевшими от холода пальцами пытаюсь вытереть насухо волосы. Я почувствовал, что и здесь, в каюте, холод был собачий — у меня изо рта даже шел пар, а в кончиках пальцев на ногах стало ощущаться отвратительное покалывание.

Говард продолжал хранить молчание, пока я не закончил свои процедуры и не накрылся поверх пледа еще и одеялом. Нельзя сказать, что от этого мне стало теплее. Скорее, даже наоборот. Мне казалось, что холод охватывает меня изнутри. К тому же качка была такая, что мало–помалу меня начинало поташнивать.

— Разотрись насухо, — посоветовал Говард. — Ночь обещает быть чертовски холодной.

— Что? — не без раздражения переспросил я, хотя отлично слышал, что он сказал. Слова его взбесили меня, и я даже сам толком не мог понять почему. — В таком случае, может, все же объяснишь, почему мы вынуждены околевать на этом чертовом корыте, а не спать на нормальных постелях в гостинице?

Говард уже раскрыл рот, чтобы ответить мне, но потом раздумал и только, тихо вздохнув, покачал головой. Я тоже сумел сдержаться и не выйти из себя — какой смысл биться головой о каменную стену?

— Сейчас Рольф сделает нам грог, — объявил Говард, помолчав, — Тебе станет лучше. Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Изумительно, — ответил я, но Говард игнорировал мой ядовитый сарказм, только затянулся сигарой и снова устремил на меня взгляд — странную смесь озабоченности и облегчения, которую я уже лицезрел в доме миссис Уинден.

— Правда? — спросил он.

— Я чувствую себя хорошо, — пробурчал я. — Разве что только загибаюсь от холода, и меня вот- вот стошнит. К чему эти расспросы, а?

— А ты разве не понимаешь, к чему?

— Я вообще ничего не знаю и не понимаю, — резко ответил я. — Но сейчас у меня есть неясное предчувствие, что на пару вопросов я должен все же получить ответы. Что было с этой девочкой? И почему помочь ей мог именно я?

— С ней было то, о чем я сказал миссис Уинден, — серьезно произнес Говард. — Ее дочь была не в себе. И боюсь, остальные больные, о которых упоминал Шин, тоже в таком же положении.

— Не в себе? — Я уставился на него, но не смог решиться на тот издевательский ответ, что вертелся у меня на языке, а смех мой прозвучал натужно. — Только, пожалуйста, не рассказывай мне, что в нее вселились какие–нибудь демоны, творящие зло!

Говард и ухом не повел. Его лицо по–прежнему оставалось серьезным.

— Демоны? — повторил он и покачал головой. — Что ж, вероятно, их можно назвать и так. Ты ничего не почувствовал, когда прикоснулся к ней?

Его слова заставили меня вздрогнуть. Пока что мне удавалось отгонять от себя жуткие картины и странные ощущения, что я видел перед собой и пережил, или же просто привидевшиеся мне. Теперь я уже вовсе не был уверен, что действительно все это произошло со мной на самом деле. Я уже вообще не был уверен в том, что что–то со мной происходило. Но я понимал, куда клонит Говард. И эта догадка ужаснула меня.

— Ты… ты хочешь сказать, что это был кто–то из ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ? — внутренне содрогаясь, спросил я.

— Возможно, — ответил Говард. — Я надеялся получить ответ от тебя. Что ты чувствовал?

— Чувствовал? — я проглотил комок в горле, чувствуя горечь во рту. Я пытался что–нибудь вспомнить, но у меня внутри все словно ощерилось, не позволяя мне сосредоточиться. — Я… не могу сказать определенно, — ответил я. — Но это не мог быть кто–то из них.

Говард молчал, посасывая сигару. Глаза его медленно закрылись, и мне показалось, что на лице его появилось выражение разочарования.

— Что–то похожее на них было, — продолжал я, с трудом подбирая слова. — Но не… — Я замолчал и, вздохнув, покачал головой. — Я не могу это описать, — сказал я. — Не знаю, что это было. Я… чувствовал ненависть, но не только ненависть. — Помолчав минуту, я попытался вызвать в памяти те моменты, когда я действительно ощущал в себе частицу одного из ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ. Но даже малейшая попытка, сама мысль об этом вызывала во мне физическое недомогание.

— Это не было духом живого существа, — сказал я. — Это были… какие–то видения.

— Видения?

Я кивнул.

— Я… мне кажется, что я видел… какой–то пейзаж или что–то подобное, — бормотал я. Даже сейчас мне страшно трудно припомнить все. Все картины точно ускользали от меня, едва только я старался ухватиться за них. Говорить об этом — и то было трудно.

— Пейзаж, — как бы про себя повторил Говард.

Я видел, каких трудов стоит ему заставить свой голос звучать отстраненно и без эмоций, как голос ученого, расспрашивающего о каком–нибудь любопытном феномене, и это ему не удалось. Я видел, что его трясет от волнения. Сигара в уголке рта едва заметно подпрыгивала. — Что же это был за пейзаж?

— Я не знаю, — честно признался я. — Я даже не могу сказать, действительно ли это был пейзаж. Но если все же был, то он не мог быть частью нашего мира

— Или нашего времени, — угрюмо пробормотал Говард.

Я уставился на него.