Бремя Мертвых - [23]

Он забыл, где находится, забыл злоключения, случившиеся с ним после бегства с погранзаставы, забыл свою мать, забыл первый поцелуй за гаражами у Камвольного комбината. Никого и ничего не было на свете. Только Володя и волк. Волк и Володя.

Зверь наморщил нос, обнажив белоснежные клыки. Парень не пошевелился, не издал ни звука. Волк негромко зарычал.

Консервная банка, кувыркаясь, полетела вниз. Возможно, она еще не успела достичь покрытой жидкой лесной травой земли, когда зубы зверя вцепились в левую руку Володи.

Крик, почти сразу перешедший в похожий на поросячий, визг, взметнулся к темным макушкам деревьев. Остатки воронья, не распуганные Володей накануне, отряхнулись с ветвей и умчались прочь.

Громыхнувший выстрел показался Володе далеким, как новогодний салют. На Новый год он ездил с мамой из деревни к дяде Леше, в город. Дядя Леша жил у железной дороги, на окраине, откуда салют был виден, как на ладони. Разноцветные цветы. Много-много цветов. Почти таких же, как сейчас разрастаются букетами у него в глазах.

И — боль.

Мама, мамочка, я не знал, что может быть так больно.

Володя судорожно вцепился правой рукой в жесткую, как металлическая щетка для чистки солдатской формы, шерсть волка, всхлипнул и потерял сознание.

Отец Андрей опустил винтовку, взглянул на банку от тушенки в траве рядом с рукой Володи, нахмурился.

Паренек-то оказался с гнильцой: шли долго, во рту хлебной крошки не держали, а мальчишка, оказывается, таскал с собой тушенку.

Бывший монах проглотил собравшуюся во рту слюну. В душе его быстро начала собираться черная туча.

— Господи-Исусе-Христе-помоги-спаси, — проговорил он, не ощущая, как это было раньше, за произносимыми словами благодатной значимости.

Отец Андрей вытащил из-за пояса заржавленный от крови мачете и опустился на колени рядом с Володей и волком.

Паренек застонал.

— Отец А-а…

— Лежи смирно.

Челюсти волка сомкнулись на тонкой руке Володи повыше запястья. Отец Андрей просунул мачете между двумя рядами крупных и острых зубов, надавил. Он ожидал, что хватка зверя будет каменной, но капкан, в который угодил Володя, раскрылся легко. Бывший монах оттолкнул тяжелую тушу волка.

«До чего здоровый», — мелькнуло у него в голове: раньше отцу Андрею волков видеть не доводилось.

В лунном свете лицо Володи казалось мертвым: черные впадины глаз и такие же черные губы.

Отец Андрей, все еще сидя на коленях, просунул ладони под голову и ноги напарника, крякнул от напряжения, и поднялся. Володя оказался легким: видать, не особо-то ему помогла припрятанная тушенка.

Бывший монах дернул плечом, поправляя ремень от винтовки, и медленно направился через березовую рощу обратно к месту привала, слегка приседая под тяжестью ноши.

Отец Андрей уложил Володю на траву, отдышался, глядя на рассветное трепетание лучей на листве деревьев. Подтянув рюкзак, достал наполовину полную пластиковую бутылку, смочил водой рукав свитера.

— Угораздило же тебя, — пробормотал не без досады, и тут же подумал: волк мог и на спящих напасть. В какой-то мере Володя спас его самого тем, что отвлек зверя на себя.

Бывший монах приложил мокрый рукав к Володиному лбу. Парень охнул, пошевелился, разлепил глаза.

— Отец Андрей.

Голос хриплый, болезненный.

— Лучше молчи, Володя. Береги силы.

— Что со мной?

— Взойдет солнце, посмотрим.

— Он ушел?

Отец Андрей не сразу сообразил, о ком говорит парнишка.

— Да, Володя. Волк ушел.

Мужчина присел неподалеку от раненного напарника, сорвал травинку, надкусил. Предутренний холодок пробрался под свитер, отец Андрей поежился. Зябко, однако. Август пройдет, а там — осень, зима. Зима… Надо бы искать зимовье, вот только где его отыщешь? В городах — упыри, на склад или в магазин вдвоем не прорваться, в деревнях — упыри и жрать нечего. Не успела деревня еще запасы на зиму-то сделать. Тут еще и с Володей беда приключилась…

Бывший монах поерзал на месте, не в силах совладать с растущей в душе тревогой.

Как жить-то дальше?

Прежний Андрей сходу ответил бы самому себе на этот вопрос: «Богу виднее», и успокоился бы, и смирился. Новый Андрей не мог ни смириться, ни успокоиться, сколько бы не уверял себя в божественном провидении.

Развести бы костерок, вскипятить воды, вкинуть пару листов сухого зверобоя, да напиться чаю. Но: упыри заметят дым, приползут. Да и воды осталось — кот наплакал. А есть-то как хочется…

Отец Андрей вспомнил трапезную в монастыре, да монастырский холодец из молодой козлятинки с лаврушкой да чесночком, да горячую, дымящуюся картошку в мундире. В животе у него глухо заурчало.

— Отец Андрей.

— Да, Володя?

— Скоро рассветет?

— Скоро, Володя. Еще полязгаем зубами немного, а там солнце начнет шпарить.

Парнишка закашлялся. Его лицо стало из бледного немного желтоватым, под глазами — темные тени.

— Отец Андрей, у меня в рюкзаке…, - слабым голосом проговорил Володя, — Вы посмотрите, отец Андрей. Еще одна банка. Вы съешьте ее… Отец Андрей.

Бывший монах поднялся, быстро проверил рюкзак напарника. Пустые пластиковые бутылки из-под воды, две пачки патронов, нож, немного листьев зверобоя, котелок — больше ничего.

— Нашли, отец Андрей?

Мужчина пристально посмотрел на парнишку. В лихорадочно расширенных глазах Володи сидели боль, страх и желание загладить вину. Лжи там не было и в помине.