Бремя личности - [3]

Но если вызов – категория национальной психологии, то все, о чем мы будем говорить впредь, относится уже исключительно к области индивидуальной психологии.

В те годы, когда созревала и отливалась в окончательную форму личность Хайнлайна, властителем умов – не масс, но широко трактуемой элиты – был испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет. Газета «Атлантик Монтли» писала тогда о нем: «Чем для XYIII века был «Общественный договор» Руссо, чем для XIX века явился «Капитал» Маркса, тем для XX века стало «Восстание масс» Ортеги». Вот косвенное свидетельство его популярности: творчество Альфреда Э. Ван-Вогта, коллеги и соратника Хайнлайна по «золотому веку» американской НФ, насквозь пронизано идеями Ортеги-и-Гассета; цитата из «Восстания масс» послужила эпиграфом к «Вину из одуванчиков» Рэя Брэдбери; и таких примеров можно привести десятки.

«Несомненно, – писал Ортега-и-Гассет, – самым глубоким и радикальным делением человечества на группы было бы различение их по двум основным типам: на тех, кто строг и требователен к самому себе («подвижники»), берет на себя труд и долг, и тех, кто снисходителен к себе, доволен собой, кто живет без усилий, не стараясь себя исправить и улучшить, кто плывет по течению». Кто, добавим, не ощущает и не принимает вызова. Это деление на «подвижников» и «людей массы» приводит Ортегу к тезису: «Я утверждал и я все больше верю, что человеческое общество по самой сущности своей всегда аристократично – хочет оно этого или нет; больше того: оно лишь постольку общество, поскольку аристократично, и перестает быть обществом, когда перестает быть аристократичным. Конечно, я имею в виду общество, а не государство». Очень важная оговорка: речь идет отнюдь не о титулованных особах, не о родовой аристократии, порядком-таки вылинявшей к нашим дням; потому так нелепо и выглядят сегодня люди в театральных фраках и мундирах давно несуществующей армии, увешанные не ими заслуженными орденами. Речь о том, что подразумевал Анатоль Франс, утверждая: «Я признаю единственный вид аристократии – аристократию духа».

С этой точки зрения Роберт Э. Хайнлайн несомненно был аристократом – человеком, всегда готовым принять на себя труд и долг, беспощадно требовательным к себе и снисходительным к окружающим. И этим аристократизмом он наградил всех лучших своих героев. Он куда глубже Ван-Вогта понимал сущность мысли Ортеги-и-Гассета, и потому среди населения его книг вы не найдете принцев, тайных наследных правителей и имперских графинь. Но зато все они – люди долга, чести и труда.

Вдобавок ортегианские идеи прекрасно сочетались с вычитанным поначалу, а потом утвержденным аннаполисскими годами и флотской службой офицерским кодексом чести. Не скрою, я немало поломал голову над тем, почему герои Хайнлайна с такой готовностью взваливают на плечи не только свое, но и – на первый взгляд – чужое бремя ответственности. И далеко не сразу до меня дошло, что все объясняется этим самым кодексом. Ведь всякий лейтенант знает, что в бою может погибнуть и его непосредственный начальник, и тогда бремя его ответственности придется взвалить на собственные плечи. Но может статься, что он, лейтенант, окажется единственным уцелевшим офицером на всем корабле, – и тогда на него ляжет ответственность за весь корабль. Морская история знает такие случаи. А может случиться, что, командуя таким образом кораблем, ему в каком-то совсем уж запредельном случае придется взять на себя командование эскадрой… И ко всему этому он должен быть внутренне готов. При этом наш лейтенант отнюдь не стремится к подобной стремительной карьере, всегда предпочитая ей спокойное продвижение по службе и умеренную ответственность. Как только минет необходимость, он с удовольствием, облегченно вздохнув, сдаст полномочия. Заметьте, именно такое происходит с Джоном Лай-лом в финале короткого романа «Если это будет продолжаться…»

И все той же лейтенантской готовностью объясняется превращение неподражаемого мима Лоренцо Смита в сенатора Бонфорта в «Двойной звезде». Разница лишь в том, что Лайл – действительно офицер, а актер – так сказать, штатский лейтенант; но разве в погонах суть? Суть все-таки в духе.

Иногда Хайнлайна называли «космическим Киплингом». И то верно: именно киплинговской интонацией заворожила меня, зачитывающегося «Кимом», подростка, «Логика Империи» – первая переведенная на русский язык в 1960 году повесть писателя. Киплинговскими казарменными балладами дохнуло и от блистательной новеллы «Зеленые холмы Земли» – отчасти, может быть, благодаря тому, что песни героя рассказа, Райслинга, перевел Василий Бетаки, переводивший и поэзию Киплинга. Впрочем, как я выяснил впоследствии, при чтении оригинала это ощущается ничуть не меньше… А герои «Звездных рейнджеров»? Любой из них – все тот же киплинговский «диковинный солдоматрос» баллады, посвященной «Королевскому полку морской пехоты», который «митральезой настраивал слух языческим королям», а если надо – и бестрепетно шел с «Биркенхедом» на дно. А уж о «Гражданине Галактики» и говорить нечего – так и веет от него ароматом страниц «Кима» и «Отважных капитанов»; космос здесь – чистый аналог моря, а планеты – полное подобие заморских стран. Или возьмите тренировки памяти, уроки, преподаваемые Торби полковником Бэзлимом – ну как тут не вспомнить юного Кима!