Брэдбери - [10]

Но присутствовала во всем. Она давила, она казалась ненужной.

«В какой мере наша жизнь определяется генетикой и в какой — нашим окружением, случайным или неслучайным? — спрашивал себя Рей Брэдбери, рассказывая впоследствии историю возникновения своей самой первой книги рассказов «Темный карнавал». — В десять лет я впервые надел на нос очки с толстыми, как бутылочные, стеклами. А школьные драчуны будто только и ждали этого, затаив свое вонючее дыхание. Когда эта Крошка Летучая Мышь, ждали они, когда этот Маленький Квазимодо свалится с дерева-убежища, с нетерпением ждали они, чтобы с криками “Четырехглазый!” гнать меня от школьного двора до самого дома…»

«Надо добавить, — писал он дальше, — что, учась в школе, я скрывался в сочинительстве во время перерыва на ланч. Дома у меня не было пишущей машинки, а слова так и просились наружу, и потому я отправился к своей учительнице машинописи и попросил разрешения проводить полуденные часы у нее в пустой классной комнате. За неделю я начинал и заканчивал один-два рассказа, а за окном, на солнышке, гонялись забияки, хохотали, толкались и воображали, будто это весело; знали бы они, что мне в их смехе слышится смерть, в стуках же пишущей машинки — подобие бессмертия…

Дойдя до выпускного класса, я купил у Перри Льюиса из лос-анджелесской Лиги фантастики подержанную портативную пишущую машинку. Она стоила пятнадцать долларов, и чтобы ее купить, я пятнадцать недель экономил на ланчах, откладывая по двадцать пять пенсов в день. Но это вложение оказалось самым удачным за всю мою жизнь: за последующие восемь лет я настукал на этом устройстве четыре сотни рассказов…

Я не раз уже говорил, что начал учиться тому, как не попадаться на зуб динго, гиенам и барракудам в человеческом облике, перед самым окончанием учебы, когда пробовал устроиться на работу в различные нефтяные компании. Еще я побывал в нескольких банках. Будь то в коридоре бензиновой корпорации или в окошке латунной клетки, где заперты служащие Американского банка, стоило мне завидеть местную особь мужского пола, сердце у меня начинало отчаянно колотиться от страха. Я знал: если придется выживать в окружении таких же, как в школе, самцов, я задохнусь и умру. И это было еще одним мотивом, чтобы сочинять по две тысячи слов в день — из них свивалась веревка, чтобы вылезти из болота с алчущими тварями…»

Однажды на школьном уроке Рей подсказал одному туповатому однокласснику какую-то нелепость — ради смеха, и тот в отместку стал бить Рея.

После каждой драки, даже не драки, а, честно говоря, откровенного избиения, Рей придумывал все новые и новые способы будущей мести.

Он учил меня так, — не смутился Дохляк, —

Если Снарк — просто Снарк, без подвоха,

Его можно тушить, и в бульон покрошить,

И подать с овощами неплохо.

Ты с умом и со свечкой к нему подступай,

С упованьем и крепкой дубиной,

Понижением акций ему угрожай

И пленяй процветанья картиной…13

Вот оно — тайное преимущество истинной творческой жизни: не можешь дать настоящий физический отпор, накажи обидчика морально!

В 1971 году, через 36 лет после всех этих бурных школьных событий, уже знаменитый писатель Рей Брэдбери написал рассказ «Идеальное убийство», в котором герой по имени Дуг (почти все герои Брэдбери списаны с него самого) отправляется в прошлое, чтобы убить своего обидчика Ральфа Андерхилла.

За что? Да за то, что он с ним делал, когда ему было 12 лет.

«Помнишь, как бил меня? До синяков. Обе мои руки были в синяках от самого плеча; в синих синяках, черных в крапинку, каких-то странных желтых. Ударит и убежит, таков он был, этот Ральф, ударит и убежит…»

Список преступлений Ральфа был велик.

Он выменял у наивного Дуга старую, но дорогую бейсбольную перчатку — на какую-то дешевую глиняную фигурку Тарзана и заставил Дуга проделать еще множество подобных глупостей. Но самым унизительным было то, что втайне Дуг все-таки мечтал о дружбе с Ральфом, о дружбе, на которую тот, конечно, никогда не отвечал, да и не хотел ответить. «За все те годы, когда в шесть утра четвертого июля ты прибегал к дому Ральфа, — писал Брэдбери в рассказе «Идеальное убийство», — бросить горсть камешков в его окно, покрытое каплями росы, или в конце июля или августа звал его в холодную утреннюю голубизну станции смотреть, как прибывает в город на рассвете цирк, за все эти годы Ральф ни разу не прибежал к твоему дому (и это, конечно, тоже его вина. — Г. П.). Он ни разу не постучался в твою дверь. Окно твоей комнаты ни разу не зазвенело от брошенных в стекло мелких камешков…»

Мщение вполне могло обернуться убийством. Но только не у Рея Брэдбери.

Ведь герой его — Дуг — воспринимает жизнь, как сам Брэдбери.

«Я увидел Ральфа Андерхилла. Увидел его совсем ясно. А не видал я его с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет. Тогда он высился надо мною башней, молотил меня кулаками, избивал меня и на меня орал. Теперь это был маленький старичок. Мой рост — пять футов одиннадцать дюймов. Но Ральф Андерхилл со своих двенадцати лет почти не вырос. Человек, который стоял передо мной, был не выше пяти футов двух дюймов. Теперь это я возвышался башней над ним. Мне было сорок восемь. Но у Ральфа Андерхилла в те же сорок восемь — половина волос выпала, а те, седые и черные, что оставались, были совсем редкие. Выглядел он на шестьдесят, а то и на шестьдесят пять. Я был здоров, а Ральф Андерхилл бледен как воск. По его лицу было видно: уж он-то хорошо знает, что такое болезнь. Он будто побывал в какой-то стране, где никогда не светит солнце. Лицо изможденное, глаза и щеки впалые, дыхание отдавало запахом погребальных цветов.