Бред зеркал - [24]

— Это я пришел говорить с Тобой. Я — непримиримый враг Отца Твоего. Я — тот, которому имя…

— Сатана! — скорбно договорил за него Учитель, — и Ты мог бы умолчать о своем имени. Только зло и неправда одеваются с такой пышностью. Истина и любовь прекрасны сами собой и не нуждаются в украшениях.

Тот коротко и сухо рассмеялся, и золотые кисти его сапфирного пояса мелодично зазвенели, как песни малиновок.

— Ты прав, как и всегда, Учитель, — проговорил он, наконец. — Но дело не в этом. Дело в том, что я пришел к Тебе. Что делать! Когда небо молчит в ответ на твои муки, надо же заговорить хоть преисподней. Если любовь стала глуха, за нее попробует откликнуться зло. И вот я пришел к Тебе…

— Чтоб искушать Меня, как и тогда в пустыне. Хлебом? Властью? Чем еще?

Тот шевельнулся как огненное пятно зарева.

— О, нет, я не любитель повторять зады. И, кроме того, за эти три года со мной произошла некоторая неприятная перемена.

— Какая?

— Однажды в эти три года я застал себя за очень грустным занятием.

— Каким?

— Я любовался красотою души Твоей, о Сын Человеческий!

— Ты лжешь и издеваешься! — скорбно вырвалось из уст Учителя.

— О, если бы это было так, — со стоном проговорил тот, и испуганные пеликаны с шумом сорвались с своего места и пересели дальше. — Впрочем, спешу оговориться, — заговорил он через минуту снова, беспокойно сверкая пламенными очами, как двумя молниями. — Спешу оговориться. Истине Твоей я не поклонился, ибо я не верю ей. Я залюбовался лишь Тобою, как чистейшим образом. Как прекрасным лучом еще невиданного мною солнца.

— Но ты не веришь Мне, когда Я говорю: се сбудется все полностью от альфы до омеги?

— Да, не верю. Твои выводы неверны, ибо обо всем Ты судишь по Себе, а мир — не Ты. И Ты — не мир. Ты смотришь на дикого нумидийца, готовящего железные гвозди для Твоих ног, и думаешь: Я — это он. И он — это Я. Ты несешь ему царство любви, а он готовит Тебе железные гвозди! Ужели Тебе еще не ясна Твоя ошибка?

— И что же Дальше? — спросил Учитель скорбно, не поднимая ресниц.

Они стояли друг против друга — оба на зеленых выступах, врезавшихся в опаловую грудь озера, обрамленного, как венком, цветущим кустарником олеандров. И они вырисовывались в прозрачном воздухе как два непримиримых контраста. Один из них был безоблачный день. Другой — грозно ненастная ночь.

— Что же ты скажешь дальше? — повторил Учитель в глубокой задумчивости, переплетая свои слова как цветы.

Тот отвечал, будто выбрасывая молнии:

— На земле пет лавра, достойного Тебя, а Тебе готовят бичи и гвозди! Слушай! Если небо молчит, то я протестую против такой несправедливости! Я протестую! Я обещаю Тебе вот что…

— Что?

— Поддержку!

— Ты — Мне?

— Ты удивлен? — вскрикнул тот в пурпуровых одеждах, заколебавшись, как язык пламени. — Но я уже сказал Тебе. Была минута, когда я залюбовался цельностью Твоей красоты. И я хочу спасти Тебя от самого себя. Минуту назад Ты подумал: «А если позвать пять тысяч ангелов, дабы они не выдавали Моего тела на муки?»

— Это был минутный крик немощной плоти, а не духа!

— Это все равно. Не упрекать я пришел Тебя, а обещать к Твоим услугам всю мою власть.

— Какую?

— Обещаюсь и клянусь…

— Чем? Моей истиной?

— Моим неверием в мечту Твою и моим искренним благоговением перед Твоею красотою!

— Которую ты стараешься запятнать?

— Которую я желаю сберечь как зеницу ока!

Они переговаривались, как рев сокрушающего урагана и дыхание живительной прохлады. Как плеск освежающего дождя и грохот смертоносной лавины.

— Обещаюсь и клянусь, — повторил тот, сверкая драгоценными уборами, — вот по единому знаку Твоему я пошлю не пять тысяч робких ангелов, а миллионы миллионов моих слуг, беспощадных, как самум пустыни, да отстоят они Тебя, чтобы не выдавать тела Твоего на позор и пытки. И что устоит перед копьем и мечом моих несметных сил?

— А что ты потребуешь взамен?

— Ничего. Я желаю только сберечь Тебя, как лучший цветок вселенной.

— Но против кого Я направлю копье и меч несметных сил твоих?

— Против тех, которые посягнут на Тебя!

Тот выбросил слова эти, как кипящую лаву, весь содрогаясь от беспредельного гнева. И будто ураган дохнул на тихую поверхность озера. Оно на минуту вскипело, но успокоилось вновь. Лицо Учителя оставалось светлым и безмятежным. Тот, еще содрогаясь, как тяжелое море под дыханием бури, сказал:

— Ты — прекрасный цветок, ошибкой выросший на дне безнадежной пропасти. И вот я хочу стать на страже перед Тобою с копьем и мечом моим. Да не упадет на Твою чистейшую голову ни один камень надвигающейся лавины! Пойми меня. Я тот, который никого никогда не любил. И вот я прошу у Тебя ныне: дай мне быть стражем у ног Твоих!

Учитель отвечал:

— А Я снова и снова скажу тебе: меч и копье разрубают кости и тело, но нс побеждают мысли. Мысль может быть побеждена лишь мыслью. Истинно говорю Тебе, Я — Царь мысли! И единый победитель ее!

— Но в их руках уже блестят приготовленные для Тебя гвозди.

— А в Моем сердце уже приготовлены для них любовь и прощение.

— Безумец! — воскликнул тот в муках и горе. — Вот я хорошо вижу: с веселой песней они уже плетут те бичи, которыми они будут истязать Твои неповинные плечи!