Бразилия и бразильцы - [6]

Но, несмотря на бурный темперамент бразильцев и их отличную вооруженность всеми современными средствами самозащиты, четыре дня карнавала приносят все-таки куда меньше жертв, чем безумное автомобильное движение. Причины этого две: во-первых, бразильцы очень миролюбивы и доброжелательны, во-вторых, накануне карнавала полиция производит «чистку» города, сажая за решетку хулиганов, бродяг и девиц легкого поведения. Забегая вперед, скажу, что после окончания карнавала — в среду утром — их выпускают. Объединившись в колонну, они тоже проходят с пением самбы по улицам Рио, празднуя свое освобождение. Это карнавальное шествие называется: «А что я скажу дома?»

Итак, начало карнавала, заветную субботу с нетерпением ожидает вся Бразилия. Трудно передать словами, что творится на улицах Рио и других городов страны в этот день. Так же, впрочем, как и в три последующих. Какой-нибудь респектабельный иностранец, попавший в Рио в это время, имеет все основания предположить, что окружающие сошли с ума. Любые сравнения со всемирным потопом, атакой воинственных инопланетян, вторым пришествием или концом света кажутся ему в эту минуту блеклыми и невыразительными. Привычные представления смещаются, и он чувствует, что или должен немедленно обратиться в бегство, или… сбросив пиджак и галстук, окунуться с головой в эту завораживающую и опьяняющую вакханалию, в этот «праздник инстинктов, когда все социальные и прочие различия отброшены прочь и растоптаны веселящимся народом», как сказал о самбе шведский писатель Артур Лундквист. «Ежегодно празднуемое бракосочетание Бразилии и Африки, культ смешения черной крови невольников, белой крови европейских эмигрантов и фиолетовой крови индейцев» — так писал о карнавале француз Пьер Рондьер. «Один из величайших спектаклей народного искусства» — назвал его американский журнал «Лайф».

А бразильский врач-психиатр Давид Акштейн, изучив карнавал в Рио со своей профессиональной точки зрения, пришел к выводу, что он является… весьма действенным средством лечения нервного истощения и неврозов. А чтобы ни у кого не возникли сомнения насчет эффективности этого метода, профессор Акштейн придумал для него весьма убедительное название: терпсихоретрасотерапия.

В дни карнавала улицы Рио напоминают бескрайнее людское море, вскипающее водоворотом какого-то неописуемого и неконтролируемого восторга. Прилив этого моря начинается вечером в субботу, отлив заканчивается в пять утра в ночь со вторника на среду. Четыре безумных, безумных, безумных дня, когда под ярким гримом праздника исчезает тусклая усталость будней, когда смеющиеся картонные маски надеваются на лица, еще не высохшие от вчерашних слез.

Кто они, эти люди? Где они были вчера?.. Этот раскрасивший себя «под индейца» мальчишка чистит башмаки туристов у входа в зал ожидания, международного аэропорта. Эта женщина с размалеванным ребенком на руках живет в далеком предместье и только в дни карнавала приезжает на дребезжащем автобусе сюда, к подножию небоскребов самого широкого проспекта города — авениды Варгаса. А этот старик, наоборот, весь год проводит в самом центре Рио: он сидит на углу авениды Рио-Бранко с протянутой рукой, прося подаяние. Сегодня же, гордо подняв голову, он шагает по самой середине проспекта, словно утверждая свое право быть хозяином Рио хотя бы один раз в году.

Кульминационным пунктом карнавальной программы является знаменитое десфиле — шествие так называемых школ самбы. Кстати, пришло время пояснить, что самба, этот страстный зажигательный ритм, служащий основой для изобретательных танцевальных импровизаций, возникла на базе древних африканских ритмов, завезенных в Бразилию негритянскими невольниками. Родилась самба в фавелах Рио. Стихийно возникавшие в этих бедняцких кварталах кружки любителей спеть и потанцевать под грохот пандейрос, тамбуринов, сурдос около полувека назад объединились в большие народные клубы, так называемые школы самбы. В этом проявилась изобретательность городской бедноты, сумевшей в тяжелейших жизненных условиях найти удивительно своеобразную форму выражения своих творческих способностей, своей поразительной музыкальности.

В каждой более или менее крупной фавеле Рио есть школа самбы. Среди ее руководителей и оркестрантов, режиссеров и композиторов, певцов и танцовщиков нет профессионалов. Все они фавеладос: рабочие и безработные, прачки и служанки, грузчики и мойщики автомобилей, мусорщики и мелкие торговцы, портнихи и кухарки. Школа самбы заменяет им клуб и кино, вечеринку с друзьями и танцевальный вечер. Там, на куадре — асфальтированной площадке, где проходят предкарнавальные репетиции, они делают свои первые робкие шаги, разучивая самбу вскоре после того, как научатся ходить. Под грохот барабанов и тамбуринов они вырастают и влюбляются. Женятся и приводят на куадру детей. В опьяняющем ритме самбы они вырастают, стареют. Отсюда они уходят на карнавал и… на кладбище, ибо именно здесь, на куадре, школа самбы прощается со своими ветеранами, ушедшими в «иной мир», где, по всеобщему убеждению, им будет ничуть не хуже, чем в этой проклятой жизни. И где им одного только будет не хватать: самбы…