Бразилия - [80]

Когда огни шумного бульвара отступили вдаль и его глаза могли различить собственное сияние волнующейся пены, перед ним вдруг возникла человеческая тень, а еще две тени заступили ему за спину. В звездном свете сверкнул недлинный нож.

— Ваши часы, — сказал по-английски высокий, срывающийся от страха мальчишеский голос и повторил фразу по-немецки.

— Не дурите, — ответил Тристан невесть откуда появившимся теням. — Я один из вас.

Акцент кариоки ошеломил нападавших, но не повлиял на их решимость.

— Часы, бумажник, кредитные карточки, запонки, все, быстро, — сказал мальчишка и добавил, словно пытаясь сохранить контроль над голосом, — ты, блядский сын!

— Ты, наверное, хотел оскорбить меня, но назвал ты меня правильно, — ответил ему Тристан. — Идите и вы к своим мамашам-шлюхам, я вас не трону.

Его взрослый голос задрожал от возбуждения, когда поток адреналина хлынул в его грудь. Он почувствовал острие второго ножа меж лопаток, и рука третьего мальчика проворной ящерицей скользнула к нему во внутренний карман пиджака и вытащила бумажник. Проделала она это дерзко и нежно, словно пацан был его собственным сыном, решившим пошалить с отцом, и это одновременно рассмешило и разозлило Тристана. На далеком бульваре развернулся автомобиль, и в полоснувшем по пляжу свете фар он разглядел лицо стоящей перед ним тени — это было сверкающее, остекленевшее от напряжения лицо маленького черного мужчины. Тристан успел даже прочесть надпись на футболке мальчишки: «Черная дыра» — наверное, название какого-то нового ночного клуба.

— Тебе нужны мои часы? Вот они. — Подняв руки над головой, как танцор, Тристан расстегнул металлический браслет часов, показал им, что это «Ролекс», а тяжелый браслет сделан из золота и платины — и швырнул часы в мерцающее море.

— Вот падла! — закричал от удивления стоящий перед ним мальчишка.

Нож уперся в спину Тристану, словно тросточка или палец, скользнул сквозь пиджак и кожу сначала совершенно безболезненно, а потом с яростным жжением, которое невыносимой болью мгновенно распространилось по его телу. Он потянулся к поясу за своей бритвой, но ее там не оказалось: «Бриллиант» был ему другом в другой жизни; Тристан рассмеялся и хотел было объяснить это и еще многое другое мальчишкам, которые вполне могли бы оказаться его сыновьями, но те, одурев от ужаса и чудовищности своего поступка, движимые чувством солидарности, разом навалились на Тристана, били и кололи ножами повалившегося белого человека в назидание другим людям, считающим, будто они владеют всем миром. Шумно вздыхало море, хрипели и стонали мальчишки и их жертва, скрежетал по кости металл.

Тело Тристана рухнуло в нахлынувшую пену, которая быстро понеслась назад и перевернула его, оставив лежать на песке. Мальчишки лихорадочно попытались пинками затолкать его в следующую волну, но он был еще жив, и рука его клещами вцепилась в лодыжку двенадцатилетнего мальчика, который заорал, будто его схватил призрак. Потом рука ослабела, мальчишка вырвался и вместе со своими друзьями кинулся наутек, вздымая тучи песчинок босыми ступнями. Потом мальчишки бросились врассыпную, исчезая каждый в своем коридоре мрака по ту сторону шумной Авенида-Атлантика.

Тристан ощутил, как пульсирующая соленая вода замещает в его жилах уходящую кровь, потерял сознание и умер. Его труп болтался между кромкой прибоя и песчаной отмелью метрах в пяти от берега, которая не давала морю унести его за горизонт. Океанские валы переваливались через отмель, поднимая сверкающие в лунном свете облака брызг; пенящиеся струи ласково обвивали тело Тристана, его светлый костюм намок и потемнел, а вода все продолжала кувыркать труп, то вышвыривая на берег, то унося к песчаной отмели.

Изабель после выпитого виски сразу провалилась в сон, но потом проснулась от пригрезившегося ей кошмара, в котором все ее дети — и пропавшая пара, и холеная троица, оставшаяся в Сан-Паулу, — осаждали ее, требуя то ли завтрак, то ли свежую одежду, то ли денег на кассеты — а она была словно парализована и не могла ничего поделать. Она плавала среди их напряженных лиц и ощущала подступающий к сердцу ужас. Во сне все ее дети были одного возраста и едва доставали ей до пояса, хотя на самом деле одни из них были еще слишком малы, а другие уже давно выросли. Невыразимый пресс их настойчивости требований оборвал покой ее тела; она проснулась, и теперь чувство ужаса вызывала уже пустота рядом с ней, — там, где Тристан обещал быть без одежды. Пространство это, которое она сначала игриво обследовала ногой, а потом испуганно обшарила рукой, было прохладным и гладким.

Изабель вскочила с постели, запахнулась в длинный белый халат, который принадлежал когда-то тете Луне, а теперь висел в ванной для гостей, и пошла обследовать квартиру. Она заглянула на балкон, открыла все двери, чтобы посмотреть, не свернулся ли муж калачиком на кушетке. На часах было пятнадцать минут шестого. Она позвонила консьержу, и сонный японец сообщил, что господин вышел незадолго до полуночи и пока не возвращался. Она постучала в дядину спальню. Разбудить его было невозможно: он принял снотворное, заткнул уши и прикрыл глаза черной маской. Изабель вошла в спальню и растолкала его. Сначала он хотел было отмахнуться от всего происшествия, — дескать, обычное дело, муженек просто загулял, утром вернется с повинной и пройдет через очистительную супружескую сцену, — но слезы и рыдания Изабель, которую охватили дурные предчувствия, заставили его наконец позвонить в полицию.