Братья Ждер - [20]

— Значит, имя ему Каталан?

— Да.

— И откуда же его достали?

— В том-то и самое диво, — весело промолвил Ионуц. — Слушай же. Когда мой родитель по возвращении князя Штефана в свою вотчину стал снова править табунами…

— Когда же это случилось?

— Да в первый же год княжения господаря, дай ему бог долгой жизни.

Люди, сидевшие у костра, поклонились, желая князю долгой жизни и одоления врага. Незнакомец тоже снял с головы шапку и истово перекрестился.

— В том году, — продолжал Ионуц, — проведал мой отец от львовских купцов, что искусные конокрады привели с другого края земли, из самой Гишпании, редкого жеребца.

— Верно ли?

— Верно. Все об этом знают.

— Верно. Кто не слыхал об этом! — подтвердили крестьяне.

— А я вот не слыхал. Диву достойное дело.

— Дивись, дивись. Из самой Гишпании, из конюшен арапского султана. Сперва конокрады скрывали жеребца, потом стали водить его из страны в страну, пока не добрались до ляшской земли. И тут прислали они тайную весть в Варшаву, Крым и Сучаву. Конюший тут же снарядил знатока, и тот сошелся в цене с купцами. С той поры Каталана содержат в Тимише. Тогда ему было десять лет, а вот уже дожил до двадцати двух. Пять лет ездил на нем господарь. Теперь у него ходит под седлом второй сын Каталанов. Первого звали Арапом. Был он чист, как белый пух. Второго звать Визирем, у него черная звездочка на лбу, как и у Каталана. Ведомо стало или это где-то написано, что белоснежные скакуны приносят Штефану-водэ удачу в ратном деле. В ту войну с королем Матяшем старый конь трижды проржал в конюшне. Было то к вечеру. Все мы услышали и удивились. И в ту же ночь сшиблись войска у крепости. А под городом Баей наша рать порубила венгерское воинство. В прошлом году, когда сгиб в секенских землях Арон-водэ, жеребец опять трижды заржал. Наш дьячок Памфил говорит, что конь этот заколдованный. Я и сам здорово струхнул, как увидел его в первый раз. А жеребец ухмылялся, глядя на меня. По совету того дьячка поднес я ему тайно в день Ивана Купалы жаровню с горящими угольями. Было мне тогда двенадцать лет.

— И он съел уголья? — изумился незнакомец, всплеснув руками.

— Какое там! Рассыпал их, ударив передним копытом. Чуть было не спалил конюшню. У него, видишь ли, особая конюшня и четыре стражника. И батяня Симион каждую ночь проверяет их.

— Зачем же?

— А чтоб удостовериться, что конь на месте. Нашлись же хитрецы — угнали его у арапского царя. Кто знает, нет ли и тут таких мастаков.

— Неужто узнали, что собираются угнать старого жеребца?

— Ничего мы не узнали. Да и вряд ли найдутся такие смельчаки. Батяня Симион не дремлет. И скакуны у нас порезвее Каталана.

— Тогда невелика потеря.

— А вот и велика. Каталан-то уже не скачет резво, а все же дьячок Памфил говорил правду.

— На счет того, что он заколдован?

— Вот именно. Государь-то наш на тех конях, что от Каталана пошли, выигрывает все войны. Я и брата своего, отца Никодима, спрашивал. Сперва-то он засмеялся и не хотел ответить, а потом и сам подтвердил, что это верно.

— Что же, рад был услышать твой рассказ, — проговорил с поклоном незнакомец.

— Но тут с дороги донесся зычный, недружелюбный голос:

— Никак не возьму в толк, милый человек, чему ты радуешься?

Ионуц вздрогнул и повернулся к дороге.

При свете костра он увидел старшину Некифора на коне. Оскаленные в ухмылке зубы сверкали под усами Кэлимана. Сердце у юноши защемило, ему стало стыдно.

— Хе-хе, какие ты тут небылицы плетешь, жеребчик? — продолжал без всякого стеснения старшина. — А я — то думал, что ты спешишь домой, — в Тимише тебя дожидается конюший! Вижу, припоздал ты в дороге. Али страшно стало?

Первой мыслью Ионуца было обнажить саблю и за такую дерзость ударить старика по голове во имя отца, сына и святого духа. Но он тут же опомнился. Старшина Кэлиман был его наставником с малых лет. Язык у него остер, да сердце доброе. От Кэлимана перенял Ионуц все тонкости охотничьего ремесла, которыми теперь похвалялся перед всеми. Да и что тут говорить — старшина кругом прав. Худо, когда боярский сын распускает павлиний хвост перед простолюдинами. Сам конюший сказал бы так. И особенно рассердилась бы конюшиха Илисафта. Не обращая внимания на улыбки собравшихся крестьян, Маленький Ждер оперся на шею коня и вмиг очутился в седле. Он тут же пришпорил пегого и расстался со своим новым другом барышником.

Старшина вскоре нагнал его.

— Ионуц, — спросил он, — кто этот человек, что тянул тебя за язык?

— Не знаю, — пристыженно ответил юнец.

Он собирался расспросить чужеземца, как его зовут и откуда держит путь, но не успел.

— Я с ним разговорился на привале, — покорно признался он старшине.

— И ты ему говорил о государевом скакуне?

— Говорил.

— Рассказал, где он находится и кто его сторожит?

— Разве ты слышал, дед, чтоб я такое говорил?

— Нет. А может быть, он у тебя выспрашивал?

— Я ему только сказал, что он заколдован, про это все говорят.

— Не люблю я чужаков, которым до всего есть дело, — пробормотал старик. — Не будь у меня столько хлопот и такой спешки, я бы сейчас повернул коня и кое-что шепнул бы тому путнику.

— Не стоит, дед. Человек он, видать, порядочный.