Братья Волф - [92]

— Алло? — позвал я.

Тишина.

— Алло?

И тут звук втек мне в ухо.

На том конце Октавия ходила по комнате, и когда началась музыка, я крепче прижал трубку к лицу.

Гармошка, как всегда, выла. Она вела песню, которой я прежде не слыхал, и это была одна из самых восхитительных музык в моей жизни. Она шла ко мне по проводам, а я представлял, как Октавия играет в темной комнате. Мелодия карабкалась вверх и срывалась вниз, унося меня с собой, и, казалось, вспарывала меня…

Вам когда-нибудь хотелось упасть на колени прямо у себя на кухне?

Вот так действовала музыка этой девушки.

Если ее душа истечет

Темные улицы.

Пес только и ждет, чтобы повести меня обратно в темные улицы.

Впереди мы видим девушку, идущую по дороге.

Я бегу, в первый раз обгоняя пса.

Девушка сворачивает за угол, и когда я туда добегаю, ее уже нигде нет.

Меня догоняет пес, и мы вдвоем стоим у стены.

— Я люблю эту девушку, — хочется мне сказать, но я не раскрываю рта. Я знаю, что пес должен только вести меня и больше ничего.

Мы стоим, и я знаю, что очень мало знаю.

Я не знаю, куда выведут эти улицы — и зачем.

Не знаю, выдержу ли битву этой ночи.

А знаю только одно.

Про ту девушку. Вот что:

Если ее душа когда-нибудь истечет наружу, я хочу, чтобы она пролилась на меня.

15

Я снова слышал их, в подвале. Кулаки Руба месят боксерский мешок. Руб готовился к схватке.

Был вечер вторника, и я спустился к нему поглядеть. Руб даже не заметил, пока не закончил молотить. Голые кулаки летели в мешок, а дыхание у Руба разгорячилось, будто пар бил изо рта. Глядя на него, одетого в джинсы и майку без рукавов, я прекрасно понимал, почему он так нравится девчонкам. У него атлетическая фигура, каждый мускул четко очерчен. Руб не крупный, не дородный. В самой поре. Светло-русые волосы падали ему на лицо, а глаза были не то чтобы какого-то особого цвета. Они были как затоптанное пламя.

Руб стоял, упершись ладонями в колени, и только тут заметил меня. Он тяжело дышал.

— Неплохо молотишь, — сказал я, спускаясь по цементно-холодным ступеням.

— Пасиб.

Он выпрямился и разглядел на пальцах бусинки крови. Это не тревожило его: для Руба это означало только, что руки у него подготовлены к бою. Они привыкли к боли и к голизне. Голая рука мозжит голое лицо.

— Постучишь? — предложил Руб, но я отказался. — А че? Ты в свое время хорошо дрался.

— Не, обойдусь.

Я уже собирался смыться, как Руб окликнул меня:

— Эй, Кэм. — Он глядел на меня снизу. — Думаю, у меня с этой Джулией скоро всё, слышь.

Это меня удивило.

— Правда? Почему?

— А вот гляди. — Он вытянул руки перед собой ладонями вверх. — Вот, какой-то чел спит и видит меня уделать, из-за нее. — Руб окинул себя взглядом. Грудь, живот, ноги. Он, конечно, понимал, всю иронию ситуации. И все же заметил: — Она такой, блин, головной боли не стоит.

Ноги понесли меня обратно вниз по лестнице. Мне нужно было спросить его кое о чем.

— Ну, а следующая уже есть?

— Не.

Он покачал головой, потом устремил взгляд куда-то на стену.

— В этот раз, думаю, я усвоил урок, — сказал он, и мы вместе поднялись из подвала.

— Так ты пойдешь в субботу? — спросил Руб несколько часов спустя. — На разборку? — Мы были у себя, свет уже выключен.

Темнота в комнате обволакивала меня, и я ответил:

— Само собой.

— Спасибо. — Руб говорил четко. Решительно. — Я не доверяю этому пацану.

— Ты еще кого-нибудь позвал? — спросил я. — На случай, если тот приведет подмогу?

— Нет. — Лицо Руба еле виднелось в темноте. Лучинки света из окна ложились поперек его лица. — Никогда не полагался на чужих людей и сейчас не стану. — Он приподнялся на локте. — С тобой дело другое. Ты мой брат.

Больше слов не понадобилось. Он мог бы сказать дальше что-нибудь типа «А братья так и поступают» или «Я бы тоже пошел с тобой», но это было незачем. Разговор был окончен. И оставалась только темнота.

Братья — это братья, думаю.

И всё тут.

В четверг поле обеда я двинул к Октавии, ждать ее на улице у дома. Так у нас повелось. Мы обязательно встречались на выходных и раз-другой на неделе. Редко звонили друг другу. Я-то сам просто не любил говорить по телефону. По телефону я напрягался и смущался. Почему не звонила Октавия, я не знал. Может, ей это не нравилось, потому что девушки ее лет, как считается, болтают по телефону без конца. Октавия была нетипичная девушка.

Она вышла ко мне минут через пятнадцать.

Двинулись мы, как всегда, в парк и сели под деревом. Октавия ждала. Меня.

Сидела, вытянув ноги, и тут я поднялся и встал на колени перед ней, оседлав ее бедра. Я поцеловал ее в щеку. Поцеловал ее губы и шею сбоку, легонько куснув.

— Не останавливайся, — прошептала она, запрокидывая голову и открывая мне всю шею, и я поцеловал там с обеих сторон, отодвинул ворот ее школьной блузы, чтобы пройти губами по мостикам, уходящим к плечам, погрузил пальцы в ее волосы.

— Что я должен делать? — спросил я, но в ответ Октавия молча потянула меня к себе.

— Главное, не останавливайся, — сказала она. — Поцелуй еще.

Тепло ее дыхания дождем пролилось сквозь меня. Я впитал ее. Она забрала меня.

И у меня будто бы лопнула кожа, когда все это понеслось ввысь, и дыхание из ее рта текло и текло через мой. Жесткое и теплое, оно кричало из моего рта. Не выпуская. Жаждая еще.