Братья-соперники - [57]

– Батюшка боярин! Не погуби…

Смельчаком оказался Куземка. Он отказался от всяких наград и молил только о том, чтобы князь принял его под свою защиту, дозволил ему ездить у своего стремени и опять у него быть на службе. Князь Василий охотно принял его к себе, не расставался с ним ни в походах, ни во время пребывания в Москве и не раскаялся в том, что его к себе приблизил: Куземка был предан ему как собака, был готов за него и в огонь и в воду. Притом Куземка, видимо, не потерял даром тех десяти лет, которые он провел в бегах: он прошел хорошую школу! Побывав и на Дону, и в Запорожье, и в разных концах земли русской, отлично умел владеть и конем, и оружием, мог свободно не спать по нескольку ночей подряд, пробираться по степям и лесам безо всяких дорог… Словом, он был для князя Василия слугой незаменимым.

Когда Куземка явился к князю Василию, тот сказал ему:

– Завтра чем свет поезжай в село Большие Можары, свези к приказчику грамотку на продажу тамошних пожен соседу моему, дворянину Лыкову, а которые за это получатся деньги – привези сюда ко мне.

Куземка слушал молча, выжидая, что будет приказано далее… Он понимал, что его посылают не для передачи грамоты и получения денег за пожни.

– Да там же, в Больших Можарах, живет на моей земле холоп мой Васька Иконник, тот, что лет пять тому назад здесь у меня в Москве жил и кормился коновальством… Ты его знаешь?

– Колдуна-то? Как не знать? Его там на сто верст кругом все знают.

– Так вот, скажи ему, чтоб он сейчас же убирался вон оттуда, коли не хочет попасть в застенок и угодить на Болото! За ним приедут отсюда и его захватят… Пусть тотчас уходит в беги… и скроется в такой трущобе, чтоб ни слуху ни духу не было о нем…

– А ежели он не захочет в беги? Он ведь – мужик богатый… И борти там у него, и мельница своя же…

– Так тогда его схватить сейчас же и припрятать куда-нибудь подальше… И как приедут отсюда… для сыску и допросу… сказать, что без вести пропал… Понял?

– Как не понять? Припрячем! – мрачно отвечал Куземка.

– Туда, пожалуй, верст двести наберется… Так ты для скорости везде по вотчинам моим бери себе коней с моей конюшни. Да живо…

– Послезавтра и на месте будем.

Князь выдал Куземке из ларца грамоту, сунул ему в руки небольшой сверток с деньгами и сказал:

– Коли все толково справишь – еще награжу.

– Много доволен твоею милостью, – ответил Куземка и, отвесив низкий поклон, скрылся за дверью.

И точно – на другое утро чем свет Куземка оседлал своего заветного аргамака, подвязал к следу порядочный мешок с дорожным запасом и съехал со своего двора задами, ни с кем не простившись и никому не сказавши, куда он едет и зачем он послан.

Не прошло и пяти дней, как «преображенские соседушки» подготовили царевне Софье и Оберегателю неприятность другого рода. По поводу освящения нового храма в обители Св. Саввы Сторожевского назначен был Правительницею поход туда, и в том походе должны были принять участие все царевны-сестры, одна из престарелых теток их, царевна Татьяна Михайловна, царь Иван Алексеевич с молодою супругою.

Дня за два до назначенного дня по Звенигородской дороге скакали взад и вперед нарочные с приказаниями, двигались обозы с провизией и крытые повозки с перинами и подушками, около которых шла вооруженная стража, пешая и конная, и ехали царские спальники, стряпчие и слуги, обязанные блюсти царское добро не только от хищения, но и от глаза и от всякой порчи.

В день, назначенный для похода, огромный поезд царевен, состоящий не менее чем из двадцати карет, колясок и колымаг, запряженных шестериками и восьмериками коней, двигался по дороге из Москвы, предшествуемый конным отрядом стрельцов Стремянного полка, а по бокам дороги сопровождаемый пешими стрельцами в полном вооружении, с бердышами и пищалями. Каждая из царевен ехала со своими ближними боярынями, с карликами и карлицами; с царевною Татьяною Михайловной ехали две старушки боярыни и две богомолицы, призреваемые ею. Впереди поезда в великолепной раззолоченной и расписной карете ехал Оберегатель с дьяком Украинцевым и с приближенными своими, окольничими Венедиктом Змеевым и Василием Нарбековым. Князь Алексей Васильевич и несколько молодых стольников верхами ехали о бок карет царевны Софьи и ее сестер.

Несмотря на половину октября, день был сухой, ясный и довольно теплый. Царевнам, закутанным в легкие шубки и в теплые каптуры, было душно в каретах: им хотелось поскорее добраться до ближайшей кормежки. Деревня, в которой кормежка и роздых были назначены, уже виднелась вдали на косогоре, как вдруг в стороне на желтом фоне жнивья зачернелась медленно приближавшаяся толпа народа, видимо двигавшаяся наперерез пути царского поезда. Толпа была большая, и от нее еще издали доносилось не то пение, не то вой…

Передовые конники переполошились и, слегка сдерживая шаг коней, послали вперед верховых – разузнать, что это за люди идут, и заставить их поскорее очистить дорогу.

Верховые подъехали к толпе, перекинулись с нею несколькими словами, потом крикнули что-то и вскачь возвратились к товарищам.

– Беда! – кричали они еще издали. – Шереметевские вотчинники гурьбой идут к дороге, своих покойников везут на погост: хотят их на дороге поставить – великим государям челобитную подать…