Братья-соперники - [35]

В то время как достопочтенные отцы-иезуиты подъезжали к двору Шакловитого, привязывали своих коней к коновязи у ворот и пробирались к хоромам среди толпы разного люда, сам хозяин дома сидел со своим приятелем Сильвестрием в моленной и «сокровенно от зрения людского» совещался с ним о каком-то, по-видимому, немаловажном деле. На столе перед собеседниками разложен был гравированный лист, который они внимательно рассматривали во всех его подробностях, обсуждая каждую из них последовательно и до мелочей.

– Вот это и есть тот самый лист, который с доски Ивана Перекреста напечатан, – говорил Сильвестру Федор Леонтьевич, указывая на гравюру.

– Напечатано неважно… Да где же ты его велел напечатать?

– Вестимо, не у вас на печатном дворе! Здесь у меня есть тайная каморка такая в саду, за банею… Так вот в ней и печатают… Недели две как там над этим делом работают два черкашенина, которых Перекрест сыскал в Чернигове по моему приказу. Сначала-то он начал было у себя в Ахтырке с этой доски печатать, да дело не клеилось… Он доску-то прислал с черкасами сюда, ко мне… и здесь нейдет у них на лад. Так вот уж дохтур-немец, что князю Василию помог поляков облапошить, – тот обещал прислать мне мастера-печатника из иноземцев…

– Да что, Федор Леонтьевич, как посмотрю я. Не ладно как-то этот лист назнаменован…

– Ну что еще? – сердито спросил Шакловитый. – Чем он тебе не нравен?

– Да как же, сам посуди! Наверху тут вырезан Отец и Сын и Святой Дух, а ниже того персоны великих государей, как бы к стороне отставлены, а на главном месте государыня благоверная царевна София Алексеевна, и на одну ее персону наливаются седмь даров Духа Святого…

– Так и подобает! А по-твоему-то как же?

– Не подобает так-то, Федор Леонтьевич! Надо бы их царские величества в единый ряд назнаменовать, яко соцарственных и равнодержавных – да и так показать, чтобы седмь даров Духа Святого не на одну государыню-царевну изливались. А то ей похвала вся и честь написана большая, а им…

– Много ты смыслишь! – запальчиво крикнул Шакловитый. – Да коли приведет Бог государыне-царевне венчаться на царство, так честь, вестимо, к ней перейдет!

В это время раздались два легких удара в дверь, и слуга доложил Шакловитому о приезде дохтура с другим немчином.

– Приведи их сюда! – крикнул Федор Леонтьевич; и через несколько минут оба иноземца были введены в моленную палату.

– Ясновельможный пан секретариуш! – обратился Шмит по-польски к Шакловитому. – Я поспешил исполнить твое повеление и привез к тебе отличного мастера-печатника, который недавно прибыл из Польши и нуждается в работе; он как раз поможет твоим неискусным черниговским друкарям и окончить их дело к великому твоему удовольствию. А чтобы ты мог судить об его искусстве, так взгляни, как он сам прекрасно умеет чертить и какую в честь царевны Софии набросил картину.

И он бережно развернул на столе перед Шакловитым и Медведевым тщательно исполненный пером рисунок, изображавший царевну в «орле», то есть в овале, окруженном семью символическими изображениями добродетелей; наверху два летящих гения трубили царевне, а внизу четко и красиво были прописаны хвалебные вирши в честь царевны, изображенной в царском большом наряде, с венцом на голове, со скипетром в одной и державою в другой руке.

Сильвестр и Шакловитый залюбовались ловко составленным рисунком, а Шмит заметил им, что идея рисунка заимствована с гравированного портрета кесаря римского, у которого кругом, в особых медальонах, помещены его семь курфюрстов.

– Но я предпочел, – продолжал Шмит, – окружить царевну и изображениями тех добродетелей, которыми она сияет. Вот здесь «благочестие», а здесь «целомудрие», а здесь «щедрость»… Ну а тут внизу я осмелился добавить стихи своего сочинения, и в них превозношу великую царевну, сравнивая ее с Семирамидой, и с греческой Пульхерией, и с Елисаветой Британской… Надеюсь, что не оскорбят ее эти сравнения…

– Да, этот лист почище будет, чем Перекрестов! – сказал Шакловитый, внимательно вглядываясь в иезуитский рисунок.

– И вирши латинские куды как ловко написаны! – заметил с улыбкой Сильвестр. – Видно, что мастером сделаны! Вот этот лист хоть кому так не стыдно поднести!

– Что ж? Один другому мешать не должен… – И затем, обратившись к Шмиту по-польски, сказал: – Я твоим рисунком доволен – проси за него, сколько тебе нужно. Да и за мастера спасибо… Сведи его туда, где печатают черкасы свою доску. Ведь ты знаешь, как туда пройти?

– Знаю, знаю, ясновельможный пан секретариуш! Не изволь беспокоиться – сведу его туда, все укажу, как сделать, и затем вернусь сюда – поговорить об этом листе.

И с этими словами достопочтенные отцы, раскланявшись Шакловитому и Сильвестру, удалились из моленной.

Когда дверь за ними захлопнулась, Шакловитый подошел к Сильвестру и сказал:

– А возьмешься ли ты, Сильвестрий, подписать на том иноземном листе полную титлу царевнину и вирши на добродетели ее русским языком переложить?

– Отчего не взяться? Это наших рук дело.

– Ну коли так, то я велю и этот немецкий лист на доске за морем вырезать и в Голландии отпечатать. По тем листам, что у меня на дворе печатано, пусть будет слава царевне в Московском государстве, а по тем листам, что за морем станут печатать, пусть прославится она и в других государствах…