Братья - [82]
Эта мысль настигла его как раз посередине анекдота, который рассказывал Григорян, и повергла его в панику. Галуст подумал, что память стала ослабевать. Появление Григоряна вырвало его из пут ежедневной рутины, и тут все объяснимо, но месяц назад он забыл приколоть к лацкану пиджака свой значок. И две недели назад было то же самое. А на прошлой неделе он отправился в магазин Мано за пачкой папирос. Курил одну и ту же марку уже сорок лет, но по пути в магазин напрочь забыл название. То есть он отчетливо помнил, как выглядит коробка: синее и белое, карта с прожилками рек, – однако название вылетело из головы напрочь. К счастью, Мано всегда держал для Галуста свежую пачку, так что ему не пришлось маяться у прилавка в смущении, вспоминая название, – ощущение, будто ты ловишь последнюю оливку в банке. Поблагодарив Мано, он прочитал надпись, идущую через всю пачку – «Беломор-канал». Звучало словно колокол. Три пачки в неделю, сорок лет подряд, да еще такое яркое название. Придя на рабочее место, Галуст вырвал из блокнота листок и подсчитал: 125 тысяч папирос. Число ошеломило его не меньше, чем сам факт потери памяти. Когда он рассказал об этом Мине, та рассмеялась. Галуст тоже посмеялся за компанию. Но вот сегодня он забыл о творческом вечере своей племянницы. Когда же это кончится? Его поразила жуткая мысль, что однажды он забудет имя своей ненаглядной «рыбки».
Галуст бросил деньги на стол. Араксия! Араксия! Араксия! Сейчас она с матерью на концерте, и он еще может успеть.
К самому высокому зданию в Кировакане мчались двое мужчин, чтобы забрать с собой мать Галуста.
– Кто это? – спросила мать, одетая в голубой халат. – Почему так поздно? Выступление началось сорок минут назад. Если бы я знала, что ты приведешь с собой гостя, я бы и сама ушла. Ты же знаешь, что я люблю ходить на концерты. Это хоть какое-то разнообразие. Все, я пошла обуваться.
– Сегодня поет моя племянница, – сказал Галуст Григоряну.
– Да я пойду, пожалуй, – сказал тот. – Не стоит беспокоиться.
– Вот и правильно, – заметила мать Галуста.
– Нет, мама. Концерт скоро закончится – мы сильно опоздали. А я пригласил моего нового друга пообедать с нами. Так что мы пойдем все вместе, а потом славно пообедаем у нас.
– А обед кто будет готовить? Не твоя же жена, у которой и борщ-то несъедобен.
– Ну, на обратном пути зайдем к Мано и купим чего-нибудь.
– И просто так потратим деньги, когда дом полон еды!
– Да придумаем что-нибудь по дороге.
– Так, я уже готова! Тебя только жду.
Театр, что располагался неподалеку от центральной площади, был полон. В тот вечер в нем собрались папы и мамы, дедушки и бабушки, дяди и тети, двоюродные братья и сестры, одетые во все самое лучшее, что нашлось в семейных гардеробах. Тут и там мелькали букеты, приготовленные для юных талантов, развитие которых родители считали своей заслугой. В проходах люди сбивались в группы, другие же, пригнув головы, вертелись на своих сиденьях. Все это выглядело очень торжественно, и Мине вдруг стало жаль, что она в простом платье и что пришла сюда без мужа. В третьем ряду она увидела своих знакомых, среди которых была и ее сестра. Мина помахала им рукой, улыбнулась, а затем по привычке взялась за подбородок.
Ведя за собой дочь, Мина искала свободные места рядом. Пришлось потеснить целое семейство, зато освободились сразу три кресла. На одно Мина посадила Араксию, второе заняла сама, а третье оставила для Галуста, поставив на него сумку. Свекровь? Ну, свекровь сама себе что-нибудь найдет.
Огни померкли, меж рядов стихли говор и шепотки. Мине пришлось – сначала тихо, а потом во весь голос – предупредить, что она держит место для мужа. Неприятно было ловить взгляды людей, толпившихся в проходе, но ничего, она потерпит.
На сцене тем временем отзвучала песня и начался танцевальный номер. Мина постаралась сконцентрироваться на сцене. Она чувствовала себя женой Лота, убедив себя в том, что, если обернется в поисках Галуста, сразу же превратится в соляной столп. Еще она молилась про себя, чтобы произошла какая-нибудь заминка и выход племянницы задержали.
Но – нет, молитва не была услышана. Единственная тихая нота долго парила в воздухе, прежде чем превратиться в трель. Эту мелодию Талин репетировала в течение нескольких месяцев. В луче прожектора листья на платье Талин, расшитые бисером, ярко блестели. У губ девочка держала дудук, и, кроме нее, на сцене никого больше не было. Музыка была простой, из целых и половинных нот, и лишь одно место – с четвертными. Талин играла на миниатюрном детском инструменте, в половину взрослого дудука. Звук был выше, как на ускоренной пластинке, но от этого не менее чистым.
Потом Талин спела. Опять одна. Голубые лучики от ее платья плясали по лицам зрителей, но лица ее дяди нигде не было видно.
Раздались аплодисменты и свист публики. Мина посылала на сцену воздушные поцелуи, как бы говоря: «Ты не видела дядю Галуста? Он там, в проходе, фотографирует тебя!»
Где-то на середине очередного танцевального номера Мина вдруг почувствовала, как на ее плечо опустилась чья-то рука. Она уже собралась повторить, что место занято, как узнала руку своего мужа.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.