Братья - [13]

Потом, гуляя по ночным улицам с сыном, Ли Лань встретилась с Сун Фаньпином еще два раза. Один раз он был с семьей, а один раз без. Тогда Сун Фаньпин внезапно перегородил ей дорогу своим мощным телом и, гладя грубыми пальцами вздернутое детское личико ее сына, сказал Ли Лань:

— Ребенок такой худющий. Ты бы вынесла его позагорать на солнце, солнечный свет, он с витаминами.

Несчастная Ли Лань и головы не посмела поднять на него глянуть. Сжав сына в объятьях, она тряслась всем телом, и ребенок подпрыгивал в ее руках словно от землетрясения. Сун Фаньпин улыбнулся и, едва коснувшись их, ушел. В ту ночь Ли Лань не наслаждалась больше лунным светом, а вернулась поскорей домой, и даже ее зубы стучали не так, как всегда, словно бы и вовсе не от мигрени.

Когда маленькому Ли исполнилось три года, его бабка уехала обратно к себе в деревню. Тогда он уже бойко бегал, но по-прежнему был очень тощим, даже худосочнее, чем в младенчестве. Приступы мигрени все так же порой приходили к Ли Лань, и из-за того, что она вечно ходила, опустив голову, она немного ссутулилась. Когда бабка уехала, Бритый Ли начал бывать на свету. Мать брала его с собой, когда ходила за продуктами. Она шла так же быстро, как раньше, опустив голову, а мальчик, ухватившись за краешек ее одежды, спотыкаясь, спешил следом. Вообще-то уже никто не показывал на них пальцем, никто даже вовсе на них не смотрел, но Ли Лань по-прежнему казалось, что взгляды окружающих пронзают ее, как гвозди.

Каждые два месяца исхудалая мать отправлялась в крупяную лавку купить двадцатикилограммовый мешок риса. Для маленького Ли это было самое счастливое время. Когда мать брела обратно, взвалив на себя мешок, он мог не цепляться больше за ее одежду, не бежать, спотыкаясь, ей вслед. Волоча мешок, она тяжело, с присвистом, дышала и говорила, скрежеща зубами. Ли Лань шла и останавливалась, останавливалась и шла, а Бритый Ли мог наконец-то позволить себе поглазеть по сторонам.

Одним осенним днем им встретился тот высоченный Сунь Фаньпин. Ли Лань, склонив голову, отирала выступивший на лице пот и вдруг увидела, как сильная рука подняла с земли мешок с рисом. Она удивленно подняла голову и увидела улыбающегося мужчину, который сказал ей:

— Я помогу тебе донести.

Сун Фаньпин нес двадцатикилограммовый мешок так легко, словно это была пустая корзинка, правой рукой он поднял мальчишку, посадил себе на плечи и велел обнять себя руками за шею. Бритый Ли никогда раньше не смотрел на улицу с такой вышины — он всегда смотрел снизу вверх, задрав голову, а тут, впервые глядя на прохожих сверху, хохотал на плечах у Сун Фаньпина, как заведенный.

А богатырь нес мешок Ли Лань, тащил на себе ее сына и говорил с ней зычным голосом, перекрикивая гомон улицы. Опустив голову, она брела рядом. Бледное лицо покрылось ледяным потом. Ей страшно хотелось найти какую-нибудь щелку и забиться туда, ей казалось, что все люди на всем белом свете глядят на нее и умирают со смеху. Сун Фаньпин всю дорогу спрашивал о том о сем, а Ли Лань только головой кивала, и изо рта у нее доносился лишь тихий скрежет зубов.

Наконец они добрались до дома. Сун Фаньпин опустил маленького Ли на землю и ссыпал рис из мешка в глиняный чан. Он бросил быстрый взгляд на их постель, которую видел уже три года назад: иероглиф «двойное счастье» выцвел, и нитки начали потихоньку вылезать. Уходя, он сказал Ли Лань, что его зовут Сун Фаньпин, что он школьный учитель и если понадобится еще покупать рис, уголь, или что потяжелее, то пусть зовет его, он поможет. Когда он ушел, Ли Лань впервые позволила сыну одному поиграть во дворе, а сама закрылась в комнате. Бог его знает, что она там делала, но двери раскрыла только к ночи, когда мальчик уже уснул прямо на земле, привалившись к косяку.

Бритый Ли помнил, что, когда ему исполнилось пять лет, жена Сун Фаньпина заболела и умерла. Узнав об этом, Ли Лань долго-долго простояла у окна, сжав зубы и глядя, как опускается за горизонт солнце и восходит луна, а потом, взяв сына за руку, молча пошла в ночи к Сун Фаньпину. У Ли Лань не хватило смелости войти в его дом. Она стояла, спрятавшись за деревом, и смотрела, как люди сидят и ходят по дому в сумрачном свете ламп. Посередине комнаты стоял гроб. Маленький Ли теребил материнский подол и слышал, как мать с силой сжимает зубы. Когда он поднял голову взглянуть на луну и звезды, то увидел, что мать плачет, а ее руки отирают выступившие слезы.

— Мама, ты почему плачешь? — спросил он.

Ли Лань всхлипнула и сказала, что в семье их благодетеля умер человек. Постояв немного, она снова взяла сына за руку и тихонечко пошла домой.

На следующий день, едва вернувшись с фабрики, Ли Лань села за стол и принялась делать похоронные деньги*. Она понаделала много-много бумажных «медяков» и бумажных «слитков», а потом нанизала их на белую нитку. Бритый Ли сидел рядом как на иголках и смотрел, как мать сперва разрезала ножницами бумагу, а потом сворачивала из нее «слитки». На некоторых она писала иероглиф «золото», а на некоторых — «серебро». Взяв один с «золотом», она сказала сыну, что раньше на него можно было купить дом. Маленький Ли, тыча пальцем в слиток с «серебром», спросил у матери: